– Нет.
– Тогда, считай, тебе повезло сегодня. Идем, научу.
Панисо, пригнувшись, бежит, вскакивает на бруствер и сбрасывает в сторону мертвого пулеметчика. Латунный рифленый кожух ствола раскален и покрыт кровью – Панисо чистит его рукавом, вынимает пробку наливного отверстия.
– Это «максим», понял? Потрясающая русская машинка. В каждой ленте – двести пятьдесят патронов. Скорострельность у этой зверюги – шестьсот выстрелов в минуту.
Панисо устраивается за стальным щитом:
– Ленту подай. Вот сюда – видишь? – ее вставляют. И вот так, справа налево, продергивают. Держи повыше, расправь, чтоб не скрутилась. И голову, голову пригни пониже, балда!
Когда конец ленты высовывается слева, Панисо сильным рывком толкает затвор вперед и дважды повторяет эту операцию.
– Понял? Теперь один патрон – в патроннике, а другой – на входе в выводной канал. Теперь можно вести непрерывный огонь.
Склонившись над затвором, он ухватывает двойную рукоять, упирает большой палец левой руки – правая обмотана бинтом – в спусковой рычаг и через окошечко щита всматривается в прицел. Метров тридцать, прикидывает он.
– Планку вот эту сдвинь на ноль. Рот открой пошире, не то перепонки лопнут.
Рафаэль делает, что сказано, пригибаясь, потому что танк только что дал новую очередь, прошедшую над мешками с землей и с треском ударившую в стену, с которой посыпалась кирпичная крошка. От шальной пули вибрирует щит и зловеще позванивает, сотрясая весь пулемет. Через две секунды Панисо, сморщившись от напряжения, ощерившись так, что становятся видны стиснутые зубы, прицельно бьет короткими точными очередями, оглашая воздух их грохочущей чередой. А на той стороне – там, куда он стреляет, – решительно двигавшиеся вперед фигурки вдруг замедляют ход, останавливаются, пытаются укрыться от фонтанчиков пыли, встающих там и тут.
– Ленту! Ленту приготовьте!
Обернувшись к Рафаэлю, Панисо – руки его ходят ходуном вместе с содрогающимся пулеметом – удрученно понимает: новобранцы, которые прятались за мешками с землей, начинают отступать, потому что, как и он, услышали шакалье завывание мавров, накатывающих с правого фланга. Это меняет дело – и сильно меняет: подрывник, у которого от ощущения совсем уже близкой опасности холодеет внизу живота, с трудом перебарывает панику. Но сейчас потерять голову – все равно что жизнь потерять, а жизнь ему еще нужна, чтобы фашистов бить. И он трясет Рафаэля за плечо:
– Тащи сюда кого-нибудь из своих, пока не все разбежались! Живо! Понесем эту дуру.
Парнишка спешит выполнить приказ, а Панисо тем временем снимает стальной щиток. Потом отсоединяет лафет на колесах. Теперь пулемет весит не семьдесят килограммов, а вдвое меньше, и его можно переносить с места на место. Еще имеются два непочатых цинка с патронами и один начатый. Из него Панисо вытягивает ленты и обматывает их вокруг пояса. В эту минуту подбегает Рафаэль в сопровождении еще одного паренька – взмыленного, с испуганными глазами и в такой большой каске, что она прыгает у него на голове.