Неаполь чудный,
О, край прелестный,
Где улыбался
Нам свод небесный…
После этого расходились, поцеловавшись на прощанье.
С годами Квартира постепенно пустела. Это стало заметно в начале восьмидесятых. Её обитатели куда-то уходили, покидали её величественное пространство. Одни умерли, другие получили отдельные квартиры где-нибудь в Весёлом Посёлке или у озера Долгого. Теперь легче стало, загромоздив на время коридор, залезть в сундук, найти там старинные ёлочные игрушки или гору дореволюционных грампластинок, а потом снять с верха буфета хранящийся там под слоем пыли патефон, накрутить его ручку, поставить пластинку и слушать, сквозь скрип и шум, песенки, под которые танцевали давно умершие люди семьдесят лет назад.
В 1989 году, за два года до распада Державы, нашу часть Дома приговорили к капремонту. Мы были последними жильцами, покинувшими коммунальный корабль. Переезд был долгим. Пока он совершался, раскрывались загадочные двери шкафов, кладовок и чуланов. Чихая и плача от почти вековой пыли, я залез как-то на самые обширные, и потому забитые самым невостребованным хламом антресоли. Там лежали какие-то канделябры, поломанные стулья, коробки, картонки… Раскапывая всё это, я извлёк из дальнего угла длинный чёрный футляр. Спустился вниз, стёр пыль, открыл его. На изъеденном жуком и молью красном бархате лежала маленькая изящная скрипка с порванными струнами. Рядом с ней – разлохмаченный, тоже, как видно, испорченный молью смычок. Скрипка Милюкова, прожившая во тьме семьдесят два года. Я закрыл футляр и положил его к горке вещей, предназначенных к сохранению и перевозу на новое место обитания.
За всё время бытия в Квартире веселились, плакали, женились, разводились, ссорились, мирились, ели, пили, готовили пищу, разговаривали, пели и даже и молились – человек семьдесят. Сейчас в живых осталось от силы с десяток. Нет больше ни лепнины в виде маков и лилий, ни зелёного камина, ни вощёных паркетов, мраморных подоконников, бронзовых шпингалетов, дореволюционного кафеля в ванной, дубовых дверей, таинственных антресолей, медных дверных ручек, изъеденных жуком кухонных столов… Ничего нет. Окна моей Квартиры несколько лет чернели пустотой, и рамы их были выломаны, и сквозь эти чёрные дыры видно было, что обои со стен содраны и штукатурка с потолков сбита. Недавно вместо старинных рам появились пластиковые стеклопакеты. За ними, стало быть, живут люди, и ни о чём, что здесь было до них, даже не подозревают.