— Это и есть самое ужасное, что должно произойти? — спросила Ирма, которая ждала, вся замерев.
— Разве есть что-то более ужасное, чем пытаться задобрить любовь деньгами? — спросил Рудольф.
— Я ничего не понимаю, — сказала Ирма.
— Ты же говоришь, что любишь меня…
— Я не только говорю, я люблю в самом деле.
— Тогда я должен тоже любить тебя, это было бы правильным. Я должен бы забыть все удовольствия и жить ради нашей с тобой любви. Но вместо этого я даю тебе деньги, понимаешь, деньги вместо любви. И поэтому мы должны разойтись, мы должны развестись, чтобы каждый мог идти своим путем, каждый с себе подобными, я — с теми, что ищут только удовольствия, а ты — с тем, кто нуждается в любви.
— И за расставание, за развод ты и предлагаешь мне деньги? — спросила Ирма. — Ты совсем сошел с ума! Я не разведусь с тобой ни за деньги, ни даром, знай же!
— А помнишь ли ты, что ты сказала мне в то утро, когда я впервые после свадьбы не пришел ночевать домой? — спросил Рудольф. — Ты сказала, что твои глаза ослепнут от слез, как у той женщины где-то в деревне.
— Что из того, пусть ослепнут, — ответила Ирма. — Мне их не нужно, если не будет тебя.
— Неужели ты так сильно отравлена? — удивился Рудольф.
— Чем? — с не меньшим удивлением спросила Ирма.
— Да все той же любовью, а то чем же? — ответил Рудольф. — Дело в том, что, когда мы смотрим друг другу в глаза, касаемся друг друга, с любовью или с нежностью думаем друг о друге, от нас исходит какая-то сила, власть или флюиды, они переходят к другому — и в нем происходят всякие превращения, будто это долго действующий сладкий и дурманящий яд. Каждое мое слово, пусть это даже ложь, каждый мой поступок, пусть это обман, каждое мое прикосновение, когда я глажу, ласкаю, не говоря уж о поцелуе, — въедается в тебя, отравляет тебя надолго. И, видишь ли, Ирма, я не знаю ни одну женщину, чьи глаза и прочие женские прелести я ласкал бы с большим упоением, чем твои, потому как ты так сильно отравлена, что…
— Милый, отрави меня еще, отрави меня еще сильней!
— Ты и так уже слишком сильно отравлена.
— Я хочу еще сильней! Ласкай меня, чтобы отравить еще сильней. Делай потом что хочешь, а сегодня… Целуй меня, чтобы я умерла от твоего яда! Не хочу жить без твоего яда!
Последнее большое объяснение и разговор закончились без последствий, любовь женщины оказалась сильнее, чем доводы разума мужчины. Однако высказанные слова все еще пылали в груди и в следующие дни, въедаясь в душу все глубже и глубже. В воздухе чувствовалась как бы неописуемая печаль, носилась небывалая грусть — на полях, в кустарниках, в перелесках и на опушках, где Ирма и Рудольф гуляли и сидели на солнце. Как будто не осталось уже местечка на свете, где невозможно было бы не кричать криком каждую минуту. Но все же не навернулось на глаза ни единой слезинки, не слышно было ни единого вздоха, ни слова жалобы, как будто вообще не существовало того, что скрытно пылало в наболевшей груди. Хотелось еще разок побыть счастливыми, во что бы то ни стало, хотелось еще раз вспомнить, что существует жизнь, и поверить, что существует только любовь.