— Этого молодого человека звали Лигенхейм, — поправила Ирма.
— Правильно, Лигенхейм, но у меня в голове или на языке отложилось почему-то Шмидебон, так что позволь я буду называть его так. А ты будешь подразумевать вместо этого имени правильное, то есть Лигенхейм. Итак, когда ты познакомилась с этим Шмидехеймом, я вдруг почувствовал, что это и есть подходящий мужчина для тебя, это истинный отец рождественского младенца. Это человек, который не думает и не говорит о любви, как делаю я, а который просто любит. Но целая вечность красивых мыслей и слов о любви не стоит и мгновения не-мой любви, если она настоящая. Что мы получили от нашей любви? Я утопил ее в пустых словах. Слова как жернова на шее любви в море мыслей. Одно это должно доказать тебе, как мало я способен всерьез, по-настоящему любить. А вот этот Шмидехейм совсем другой. Ты, наверное, не заметила, что…
— Заметила, — сказала Ирма.
— Что же ты заметила? — спросил Рудольф.
— Когда мы сидели однажды в темном зале кино и я сняла с рук перчатки, держала их в ладони, он взялся за мои перчатки с другой стороны, и так мы сидели не знаю сколько, не проронив ни слова. Даже когда зажгли свет, он не отпустил перчатки. И чтобы ему не было стыдно, я отвела руку с перчатками по подлокотнику поближе к нему. Так это все было.
— Это как раз то, что я хотел сказать, — подтвердил Рудольф. — Это и было по-настоящему. И если бы я в самом деле захотел выдать тебя замуж, мне пришлось бы делать вид, что я ничего не понимаю, и устроить так, чтобы этот Шмидехейм стал другом дома. И вы медленно прирастали бы друг к другу, и потом никакая сила не смогла бы вас развести. Я делал бы печальное лицо и наконец отпустил бы тебя, снабдив солидным приданым для нового замужества. Это и было бы моим нравственным долгом…
— Даже печальное лицо? — спросила Ирма, как бы не понимая.
— Даже печальное лицо, — согласился Рудольф, — ибо иначе тебе было бы тяжело расставаться со мной.
— Я считаю, как раз напротив, — сказала Ирма.
— Неважно. Что мы об этом зря спорим, — продолжал Рудольф. — Во всяком случае, я считал, что моим нравственным долгом, кроме прочего, будет и изобразить на своем лице печаль, когда я буду убежден, что я для тебя не являюсь настоящим мужем, потому что постепенно порчу и расточаю твою прекрасную жизнь и любовь. Таким в самом деле было мое убеждение. Поэтому я, между прочим, и рекомендовал тебе заняться всякими курсами, на них ты могла бы встречаться главным образом с молодыми людьми, к тому же с такими, которые работают. А когда человек трудится и у него есть своя цель, так сказать, идеал, он не портит других, да и его самого испортить трудно. Даже через большую грязь такой человек проходит не запачкавшись. Вот ты и познакомилась с этим Шмидебаумом…