Никто не заметил, долго ли пробыла хозяйка в своей комнате, один только старый Рейн расхаживал возле дома, ожидая, когда дочь снова откроет окно или дверь: казалось, он был чем-то обеспокоен, чего-то опасался. И когда наконец дверь открылась, точно ничего особенного и не произошло, Рейн вздохнул с облегчением. Но, увидев, что дочь оделась так, словно собралась куда-то далеко, старик опять заволновался. Почти бегом бросился он вслед за дочерью к воротам и закричал:
— Анна! Анна! Куда ты?
— Не знаю, — отозвалась дочь.
— Когда вернешься?
Ответа не было.
— Ты совсем уходишь? — спросил отец.
Теперь дочь остановилась, как будто что-то вспомнив.
Остановилась, повернулась и сделала несколько шагов обратно к воротам, возле которых стоял отец.
— Не спрашивай, папа, сейчас я ничего не знаю, — проговорила наконец хозяйка Кырбоя и пошла, пошла по дороге, которая ведет к озеру; но эта же дорога ведет и в деревню, и к шоссе, ведет и в Катку, и в Мядасоо, и в Метстоа, и в Пыргупыхья, если с большака свернуть налево.
По этой дороге и пошла хозяйка. Отец, не спуская с дочери глаз, издали следовал за ней, будто хотел увидеть, пойдет она к озеру или свернет на шоссе, по которому можно дойти до станции. Но нет, дочь направилась в Катку, потому что там сегодня утром выла собака.
Когда-то старый Рейн втайне радовался, что Виллу покалечил себе правую руку и повредил второй глаз; но смерть его не принесла старику ни малейшей радости — старик чувствует это, незаметно следуя за идущей по дороге дочерью. Пусть бы лучше Виллу остался жив, пусть бы он остался жив даже совсем слепой, ведь тогда ему, старику, не пришлось бы сегодня так красться за своей дочерью.
Было еще совсем темно, заря едва занималась, когда до слуха хозяйки Катку донесся собачий вой. Хозяйка попробовала было опять уснуть, но не смогла — собака выла не переставая.
— Экий пес непутевый, — пробормотала хозяйка и, не успев договорить, почему-то подумала о Виллу. Может быть, виной тому было слово «непутевый», случайно сорвавшееся с языка, а может быть, ей вспомнился вчерашний разговор; дело в том, что вчера вечером Виллу поздно вернулся домой и, сняв со стены ружье, пошел с ним к амбару, так как все еще продолжал спать на сеновале.
— Ружье-то тебе зачем? — спросила его мать.
— А чего оно тут зря болтается, — ответил Виллу, — там оно у меня под рукой будет.
Теперь, услышав вой собаки, старуха вспомнила о том, что Виллу унес ружье, и уже не могла больше сомкнуть глаз.
Когда на дворе начало светать, старуха встала с постели и босиком пошла к окну поглядеть, где собака. И увидела: собака сидит у ворот амбара и, подняв морду, протяжно воет. Увидев, что собака сидит там, старуха вспомнила, как в вознесение утром Неэро сидел на этом же месте, но тихо, словно охранял чью-то тайну. Тогда хозяйка с тарелкой в руках пошла поглядеть — не Виллу ли вернулся, и в самом деле нашла его на сеновале. Тогда там лежало прошлогоднее сено, а теперь лежит свежее, с выгона, в нем полно полевицы, которую так любят овцы.