Обруч, сжимавший сердце, разжался. Стало легче дышать.
— Когда вы уходили из директорского особняка, кольцо было на пальце у Медеи?
— Нет. Она сняла его и положила на подоконник. Ей захотелось похвастаться передо мной другим кольцом — японским, с речным жемчугом.
— Окно было открыто?
— Да…
— Вы оставались в комнате одна?
— Да… на пару минут. Медея выходила из спальни.
— А когда уходили вы, кольцо все еще лежало на подоконнике?
— Что же это в самом деле! — горестно воскликнула Лина. — Уж не работаете ли вы в милиции?
— Нет… Просто я выясняю, почему им пришло в голову заподозрить вас в краже. Простите. В том, что вы взяли кольцо.
— Они говорят, что вы — свидетель!
— Я? Свидетель? Это какой-то бред. Хотя постойте, постойте… Недавно ко мне в гараж заходил один человек из милиции. Спросил: был ли я двадцать третьего сентября в шестнадцать часов у дома Беловежского? Я сказал, что был. Директору надо было отвезти домой продуктовый заказ, а у меня полетели свечи. Попросил одного нашего водителя выручить. Он сказал, что удружит, и мигом смотался. А у меня как раз мотор и заработал. Я подумал: не напутает ли он чего, мужик темный. И поехал вслед. Подъезжаю к директорскому дому, гляжу: вы, Лина, выходите. Сердитая-сердитая. Я подумал, что вам сейчас не до меня, и окликать не стал… А когда милиционер потом спросил меня: не видел ли в тот день кого выходящего из дома, я и скажи, что видел вас. Вот и все. А что — не надо было говорить?
— И больше ничего?
— Что же я мог еще сказать?
Неожиданно она согласилась:
— Больше вы ничего не могли сказать. Верно. Но мне стало так обидно. Я подумала, неужели все ополчились против меня?
Подчиняясь внезапному порыву, Игорь наклонился, чтобы погладить Лину по голове, но она отстранилась, к рука скользнула по мокрой от слез щеке.
Игорь вскочил, сделал несколько шагов к двери.
Она сказала:
— Как вы не понимаете… Я чувствую себя так, как будто меня вываляли в грязи. Во мне все заледенело. Разве я могу жить дальше… с этим обвинением?
Игорь хотел было сказать ей, что она вовсе не выглядит заледенелой. Но ничего не сказал. Молча вышел. У него в голове вертелась фраза из популярной песенки: «Любовь — кольцо, а у кольца начала нет и нет конца».
В регистратуре городской больницы было многолюдно и шумно.
— Я хочу узнать о состоянии здоровья Злотникова Льва Сергеевича, — сказал главный инженер привольского завода Николай Григорьевич Хрупов, наклонившись к овальному окошку, вырезанному в белом матовом стекле.
— Вы что не видите — я занята! — ответила ему регистраторша, пожилая женщина со сморщенным желтым лицом. Она невозмутимо продолжала заниматься своим делом. Поставила на бюллетень две печати, сделала запись в толстой книге, оторвала от листочка корешок, а сам бланк уложила в кармашек медицинской карточки.