— Да… здесь вот что-то давит… дохнуть не могу, — сказала Зинуша и бессильно откинулась на спинку стула.
— Будешь ложиться, плесни мне в стакан воды. Мне таблетку запить, — попросил Петр Ипатьевич и, бережно устроив перебинтованную руку поверх накрахмаленного пододеяльника, повернулся на бок. На белой подушке загорелое в процессе ежедневной беготни по городу и окрестностям лицо Петра Ипатьевича, увенчанное стальным ежиком коротко остриженных волос, напоминало профиль прославленного полководца, выбитый на старой медали.
…На веранде Петр Ипатьевич сделал несколько быстрых разминочных движений, обратив особое внимание на болевшую с вечера руку. С удовлетворением отметил — притирание и компресс помогли… «Надо будет сегодня обязательно повторить», — подумал он. После этого приступил к обычным упражнениям, наклонялся, вертелся и подпрыгивал до тех пор, пока кожа не стала влажной. Принял холодный душ, растерся и, облачившись в халат, направился на кухню, где, как он знал, посреди стола под белой накрахмаленной салфеткой ожидал его приготовленный Зиной завтрак.
После еды вытер губы салфеткой, скомкав, бросил ее на стол и минуту-другую поразмышлял: в чем же сегодня будет заключаться его работа. С приближением старости придумывать себе работу с каждым днем становилось все труднее и труднее.
Петр Ипатьевич был суров, упрям и всегда чувствовал себя правым. Ощущение собственной правоты мешало ему становиться на точку зрения собеседника, а врожденное упрямство заставляло всегда и во всем настаивать на своем. Это часто приводило к конфликтам. Ему, например, пришлось оставить так нравившуюся ему должность председателя товарищеского суда, поскольку он упустил из виду одно важное обстоятельство — прилагательное «товарищеский» в словосочетании «товарищеский суд» — и обрушивался на людей с остервенением и гневом настоящего прокурора.
Он было взялся за работу с детьми. Под его руководством на пустыре было сооружено нечто вроде загона, обнесенного полутораметровой дощатой стеной. Зимой там залили лед, и ребятня с восторгом гоняла клюшками шайбу. Петра Ипатьевича все хвалили — и взрослые, и дети, но потом, когда наступило лето, выяснилась стратегическая, так сказать, цель Петра Ипатьевича — во что бы то ни стало удержать подростков в том же дощатом загоне. По его инициативе из пенсионеров было создано несколько патрулей, расхаживающих по микрорайону в красных нарукавных повязках. Они останавливали слоняющихся по дворам и подворотням мальчишек, отводили их на пустырь и передавали в руки Петра Ипатьевича. Он с каждым говорил по душам, строго указывал на обязательность посещения пустыря и участия в проводимых мероприятиях — рейдах по сбору металлолома и макулатуры, оказании помощи заболевшим пенсионерам и пенсионеркам, а также в играх под наблюдением взрослых в дощатом загоне. Если подростки не подчинялись указаниям Петра Ипатьевича и его подручных, то он жаловался на них родителям. Если это не помогало — слал жалобы на родителей по месту их работы.