Всю ночь после похорон Романа Петровича мучили кошмары, они не имели ни образа, ни подобия, и их даже нельзя было бы припомнить и пересказать после пробуждения. К утру забылся, ему казалось: только-только прикрыл глаза, а отец уже трясет за плечо:
— Вставай, сын. Пора!
Петр Ипатьевич стоял у дивана, одетый в спортивный костюм. Заметив удивленный взгляд сына, сказал:
— Если я утром не побегаю, то весь день как побитый… Голова тяжелая, и тело ломит.
— Как твоя рука? — спросил Роман Петрович, вспомнив жалобы отца во время последней встречи.
— А-а… Обошлось. Вычитал, что Пушкин для укрепления здоровья бродил по окрестностям Михайловского с тяжелой железной палкой в руке. Вот и завел себе такую. Врач узнал и говорит: а вы бросьте палку… И что ты думаешь? Боли как не бывало!
Они вышли из дому и не бегом — от бега отец сегодня все-таки отказался, а тихим шагом спустились в сырой от прошедшего ночью дождя овраг, потом поднялись по крутому склону. И дальше — к стоявшей поодаль деревеньке.
— Как же ты теперь будешь… один? Может, продашь дом и переберешься ко мне?
— Да нет. Куда я отсюда? У меня дом, хозяйство. Я тут договорился с одной женщиной. Медсестрой. Обещала помочь. Не бесплатно, конечно.
— Денег я тебе буду присылать.
Отец кивнул. Он был озабочен налаживанием жизни на новом для него этапе и с готовностью принимал предложенную помощь.
— Ты неплохой сын, Рома, — сказал Петр Ипатьевич тоном строгого учителя, старающегося явно завышенной оценкой поощрить лентяя к более усидчивому труду. — Да, неплохой… Но ты не можешь подняться над своей сущностью…
— Что, что? — удивился Роман Петрович. — В каком это смысле?
— Я тут увлекся одним философом. Он жил еще при Толстом и Достоевском… Так вот, он писал, что биологический прогресс состоит в поглощении младшим старшего, в вытеснении сыновьями отцов, при котором любовь к отцам заменяется бездушным превознесением над ними, презрением к ним.
— Ну, это ты напрасно, батя. Я, кажется, не давал повода…
— Да я не о тебе… Я же сказал, что ты хороший, заботливый сын, но слушай, что он дальше говорит. Рождение ребенка есть принятие им жизни от отца, то есть лишение отца жизни. Откуда вытекает… слушай, слушай… это очень важно… вытекает долг воскрешения отцов, который детям дает бессмертие.
«И где он только это выкопал?» — подумал Роман Петрович.
— Воскрешение отцов? Чьи это слова?
— Федорова Николая Федоровича.
Уже позже, вернувшись в Привольск, Роман Петрович в своем служебном кабинете снял с полки философский словарь. Прочел.
Федоров. Мыслитель-утопист, представитель русского космизма. Вел аскетическую жизнь. Считал грехом всякую собственность, даже на идеи и книги. И поэтому ничего из написанного не публиковал. Высшую цель видел в достижении бессмертия через овладение природой, переустройство человеческого организма, освоение космоса…