И от дочери поддержки не жди. Она не может простить ему сватовства Лысенкова. Да если бы все сватовством и кончилось! Так нет. Лысенков не унялся. Не выбросил дури из головы. Вчера приходит Лина с работы сама не своя, на локте ссадина.
— Передайте, папаша, своему дружку, что, если еще раз ко мне сунется, я его в тюрьму засажу! Старый хулиган!
Она шла по своим делам, когда к тротуару подкатила «Волга». Лысенков высунулся в окно, предложил девушке, подвезти ее. Лина отказалась. Тогда он вылез, ухватил за руку и попытался силой втащить в машину. Она сильно дернулась, ободрала об угол дверцы руку и ушла.
— Смажь йодом, обязательно смажь, дочка, — сказал он, но по лицу дочери увидел, что в эту минуту она меньше всего расположена внимать отцовским советам.
Дмитрий Матвеевич вконец расстроился. Чувствовал себя виноватым перед дочерью за то, что случилось.
Он вдруг подумал, что неприятности начались у него с того дня, когда принял предложение Лысенкова подбросить его с овощами в соседний город. Машину завгар дал, а денег за услугу не взял. Замыслил содрать с Примакова плату покрупнее. А когда дали ему от ворот поворот, тут он и давай порочить Дмитрия Матвеевича и его дочь на всех перекрестках.
Так оставить этого нельзя. Пора окоротить Лысенкова.
…На дворе моросил дождь, покрывал асфальт темным узором в крапинку. Дмитрий Матвеевич двигался вперед, подчиняясь бушевавшему в нем гневу.
Вот и знакомый двухметровый забор, выложенный из крупного серого камня, с выдавленными наружу затвердевшими нашлепками цемента, железная дверь. Он нажал на кнопку звонка, раздался злобный собачий лай, знакомый голос, шаги.
— А-а, это ты? Тебе чего?
На пороге стоял Лысенков, глядел на Примакова. За его спиной, во дворе, здоровенный кавказец со знакомым лицом тащил к распахнутым дверям сарая огромный, скрепленный стальной лентой ящик. Споткнулся, ящик выскользнул из рук, тяжело грохнул о глазурованную плитку дорожки.
— Эй, Автандил, ты бы поосторожней… Ну так чего тебе?
Примаков спросил:
— Что? На порог не пустишь?
— Да я тебя вроде в гости не звал, — сказал Лысенков, но сделал два шага назад, пропуская Примакова.
— А вот звал, — входя произнес Дмитрий Матвеевич.
— Ты что, дочь надумал мне отдать? Да не нужна она мне… У меня девах знаешь сколько?
Примаков сперва оторопел от нарочитой наглости лысенковских слов, но потом догадался, что тот нарочно заводит, злит его, чтобы не сумел высказать то, ради чего пришел сюда.
— Ты мою дочь не трожь, не пара она старику, — хмуро проговорил слесарь, чувствуя, как пальцы сами собой сжимаются в кулаки. — Подале держись. Понял?