Игорь сейчас в состоянии, когда ему крайне нужен дельный совет. «Надо идти к Додику», — решил он. Но ноги почему-то сами понесли его к Витюхе.
Витюха жил на Сретенке в ветхом двухэтажном домишке, который давно уже пора снести. Но его все не сносят, потому что никак не решат, что же делать со «старой Москвой» — сохранять ли «вросшие» в землю строения или сносить и возводить на их месте современные громады. А может, просто руки не доходят…
Игорь свернул с улицы во двор, где разгружался синий фургон с надписью «Молоко», открыл дверь в заскорузлых наплывах краски и шагнул в темноту. Темнота пахла кошками и сыростью. Ступени выщерблены, и подниматься по ним надо было осторожно.
На кухне мать Витюхи Изольда Павловна, напевая, развешивала на веревке белье. У нее были наивные круглые глаза и добрая улыбка человека, который живет в каком-то своем, придуманном еще в детстве мире, и ему в нем хорошо. Трудно было поверить, что эта молодая женщина — мать Витюхи, она скорее походила на старшую сестру.
— А, Игорек! — не прерывая своего пения, протянула она. В ее голосе была радость. Впрочем, с этой радостью мать Витюхи приветствовала любого гостя. — Проходите, я готовых котлет нажарила. Вкусные! Сейчас будем есть. Ой, что это я, извините, извините! Какая же я дура! У вас такое горе, а я с… котлетами.
Она мгновенно покраснела, руки упали вниз, и край стираной наволочки коснулся затоптанного пола. Ему мучительно было принимать соболезнования.
Игорь вздохнул и прошел в комнату.
Витюхин отец Игнат Гаврилович, сидя на колченогом стуле, скреплял клейкой лентой треснувший глобус. Лента шла от Северного полюса, пересекала Ледовитый океан, затем Европу, где-то в районе Португалии, и, миновав Средиземное море, устремлялась в Африку.
— Представляете, Игорь, оказывается, англичане послали в Южно-Африканскую Республику команду пинг-понгистов. Вот фарисеи! А ведь на словах они против апартеида! — с возмущением сказал Игнат Гаврилович.
Он дернулся, лента оборвалась, стул покачнулся, и Игнат Гаврилович с трудом удержал равновесие.
— Ах, да, Игорь… Примите мои искренние соболезнования.
Игнат Гаврилович поставил глобус на пол, встал и склонил шишковатую, лысую голову в скорбном поклоне. Его торжественная поза не вязалась с нижней рубахой, перехваченной широкими резинками довоенных подтяжек, прицеплявшихся к пуговицам, нашитым на галифе. На ногах у Игната Гавриловича были шерстяные носки и тапочки.
Изольда Павловна вплыла в комнату со сковородкой, на которой шипели котлеты.
— Витюша! Тарелки!
— А, это ты! Садись, подхарчимся. — Витюха тоже обрадовался гостю.