Процесс политического развития Дэвида был подобен развитию человеческого тела: медленный рост, неощутимый день ото дня, но весьма заметный, если сравнить его результаты с тем, чем был Дэвид пять лет тому назад. Цель стояла перед ним ясная и четкая, но шел он к ней длинными и трудными путями. Он работал. Работал невероятно много. И ждал. Он многому научился, а главное – воспитал в себе терпение. За первой его речью в палате через несколько месяцев последовала вторая – о бедствиях в угольном районе. Толки, вызванные этой речью, побудили некоторых лидеров партии обратиться к нему за сведениями. Потом в палате было произнесено еще несколько блестящих речей по поводу неблагополучия в угольном районе, и, хотя эти речи были почти целиком сочинены Дэвидом, слава досталась не ему. Впрочем, несколько позже его в виде благодарности избрали в ведомственную комиссию по исследованию вопроса о нетрудоспособности горнорабочих. Весь год он работал в этой комиссии над вопросом о профессиональных заболеваниях горнорабочих – дрожании глазного яблока, болезни коленных связок и явлении силикоза[16] в нерудных копях. Перед концом сессии он был кооптирован в комиссию по установлению квалификации административного персонала в копях. В следующем году Нэджент, который должен был выступить в Олберт-холле на митинге, устроенном Советом профсоюзов, заболел инфлюэнцей и, по его настоянию, был заменен Дэвидом. Речь Дэвида перед аудиторией в пять тысяч человек была «гвоздем вечера», она отличалась пламенным воодушевлением, глубоким чувством и острой меткостью выражений. Как ни парадоксально, но блестящее выступление в один тот вечер привлекло к нему больше внимания, чем все усердные труды за предыдущие два года. Он стал заметной фигурой на разного рода конференциях. Это он составил для Совета профсоюзов докладную записку о национализации рудников. Его статья «Электричество и прогресс» была прочитана в Америке на конференции Рабочей партии. Потом он был избран главным представителем шахтеров в комиссию, пересматривавшую вопрос о затоплении шахт. Осенью 1928 года он состоял уже членом фракции лейбористов в парламенте и наконец в начале 1929 года достиг вершины успеха: он был выбран в Исполнительный комитет Союза горнорабочих.
Дэвид был полон надежд. Он чувствовал себя прекрасно, чувствовал, что голова у него свежа, что он справится с каким угодно количеством работы. И ему казалось, что обстоятельства складываются благоприятно, как никогда. Правительство было при последнем издыхании, уныло готовилось уйти. Страна, которой надоели косность режима, избитые фразы и старое, твердолобое правление, устремляла ищущий взор к новым горизонтам. Наконец-то сквозь ограниченность и равнодушие обывателей начинали пробиваться сомнения в разумности той политической и экономической системы, которая не способна устранить нужду, лишения, безработицу. Стали распространяться новые и смелые идеи. Люди больше не отступали в ужасе перед утверждением, что капиталистический строй оказался несостоятельным. Росло убеждение, что никогда не перестроить мир путем насилия и экономического угнетения наций. Безработных больше не клеймили кличками «лентяи» и «подонки общества». Лживые ссылки на «международное положение» стали любимым предметом шуток в мюзик-холлах.