– А что даст им забастовка? – сказал Артур. – Им работа нужна, а не забастовка.
– Рабочие должны стоять друг за друга. Задев одного, вы задеваете всех. Не нравится мне этот рудник. Он у меня на примете с тех пор, как здесь произошло несчастье. Я не намерен допускать никаких глупостей.
От резкого тона Геддона у Артура упало сердце.
– Да знаете ли вы, сколько каторжного труда я вложил в этот рудник? – слабо запротестовал он. – Что вы затеваете?
– Вы это скоро узнаете, – отвечал Геддон. – Мы сегодня в шесть часов созываем собрание в клубе. Рабочие очень волнуются. Я вас только предупредить хотел. Теперь бесполезно что-нибудь предпринимать. Дело кончено. Вы попали в переделку. Да, в чертовски неприятную переделку!
Артур молчал. Он как-то обмяк весь, ему претили Геддон и угрозы Геддона. Эти угрозы входят в обязанности Геддона. Он старался его запугать, и, кажется, успешно. Но в глубине души Артуру не верилось, что Геддону удастся поднять рабочих: они слишком дорожат работой, чтобы решиться бастовать. Во всем районе царила страшная нужда, город кишел безработными. Те, кто еще работал, считались счастливцами.
Артур встал и сказал утомленно:
– Делайте как знаете. Я уверен, что вы не захотите вовлечь рабочих в беду.
Геддон тоже поднялся. Он привык, чтобы хозяева стучали кулаками по столу, рычали на него и требовали, чтобы он убирался к черту. Он привык к переругиванию, проклятиям, угрозам. Ему платили за то, чтобы он воевал, – и он воевал. Летаргия Артура вызвала что-то вроде жалости в его глазах.
– Я все сказал. О дальнейшем вы узнаете. – И с коротким поклоном вышел.
Артур стоял неподвижно. Он все еще держал в руках полотенце и теперь аккуратно сложил его, прошел в ванную и повесил на горячую трубу. Потом заметил, что полотенце не совсем чисто, снял его и бросил в пустую ванну.
Он переоделся в свой обычный костюм. Сегодня ему было не до ванны. Он все еще ощущал усталость, тупое безразличие, физическую слабость. Все представлялось нереальным. Собственное тело казалось ему чем-то невесомым. Он был очень впечатлителен и склонен остро все переживать, но когда впечатление переходило некоторый определенный предел, он становился нечувствителен. Такое именно оцепенение души он испытывал сейчас. Он вдруг увидел себя в небольшом четырехугольном зеркале, висевшем на белой кафельной стене. Неудивительно, что он чувствует такое изнеможение! Он казался десятью годами старше своих тридцати шести лет. У глаз – морщины, волосы потеряли блеск, а макушка почти облысела. Зачем он тратит напрасно свою жизнь, превращается раньше времени в старика, гонится за бредовыми идеалами, влюбленный в безумную мечту о справедливости? Другие наслаждаются жизнью, пользуются вовсю своими деньгами, а он торчит тут, на этой унылой шахте, тянет лямку, не видя благодарности. В первый раз Артур подумал: «Боже, какой я дурак!»