Из кварталов Лондона ее, естественно, привлекал больше всего Бейсуотер. Никто не знал лучше тети Кэрри, что Бейсуотер «помнит лучшие времена», а она ведь несколько гордилась тем, что тоже знавала эти лучшие времена.
Остатки аристократического величия Бейсуотера будили сентиментальный отзвук в ее сердце и заставляли ее склонять голову с чувством смирения, не лишенным приятности. К тому же Линден-плейс – такое подходящее место: весною деревья здесь зеленеют так нежно и пленительно на фоне линяло-желтой штукатурки старых домов, а улица одним концом упирается в церковь, которая создает должную атмосферу и приносит сердцу утешение. Тетушка Кэрри в последнее время стала еще набожнее, утренние и вечерние службы в церкви Святого Филиппа, которую она усердно посещала, часто исторгали из ее глаз сладостные слезы. С колокольни летел ввысь чистый и тонкий звон, на улице весело кричал развозчик молока, из нижних этажей разносился запах жарившейся баранины. Дом миссис Гиттинс, № 104, в котором после тщательного обследования тетушка Кэрри выбрала себе комнату, имел в высшей степени почтенный вид, и ванна была всегда чистая, хотя эмаль во многих местах треснула и откололась. Опустив в щель автоматической газовой колонки монету в два пенса, вы получали отлично нагретую воду, и, как и полагается в приличных домах, стирка в ванной комнате была строго запрещена. Население дома миссис Гиттинс состояло исключительно из пожилых дам, если не считать одного молодого индуса, студента-юриста. Но даже и он, несмотря на то что был темнокожий, соблюдал в ванной безупречную чистоту.
Думая о многочисленных удобствах своего жилища, тетя Кэрри отвернулась от окна и обозрела комнату. Здесь она чувствовала себя уютно, окруженная всеми своими вещами, своими сокровищами. Какое счастье, что она никогда в жизни ничего не выбрасывала! Теперь комната вся обставлена и украшена дорогими ее сердцу вещами. На столе – модель швейцарского шале, которую Гарриэт привезла ей из Люцерна сорок лет тому назад; резьба чудесная, а внутри – крошечные коровки. И подумать только, что однажды она чуть не отослала эту модель на благотворительный базар в Сент-Джеймсе! А вот на ручке звонка, над мраморной полкой камина, висят три открытки, которые Артур прислал ей когда-то из Булони и которые она много лет тому назад сама вставила в картонные рамочки. Ей всегда нравились эти открытки, на них такие веселые краски, – ну и, конечно, иностранные марки, которые так и остались на оборотной стороне, со временем могут иметь некоторую ценность. А на другой стене – ее собственная работа, выжигание по дереву, сделанное для дорогой Гарриэт четырнадцать лет тому назад. Очень хороши стихи, которые начинаются так: «Великий день, когда впервые ты узрела свет». Ну и работа искусная: ведь она в свое время считалась мастерицей в этом деле.