– Горшкова! – из щели между контейнерами помахала Алевтина Никитична. – Сюда иди!
Я заторопилась за колобкообразной завхозихой, стараясь не отставать. Невзирая на свою внешнюю неповоротливость, передвигалась она между бочек, каких-то стеллажей и контейнеров с ловкостью заправского эквилибриста.
Наконец, она нырнула в неприметную дверь в бетонной стене. Я последовала за ней и оказалась в большом полутемном складском помещении, забитом мешками и ящиками. В помещении пахло цементной пылью и свежей древесной стружкой. Я чихнула и зябко поёжилась.
– Здесь жди, – угрюмо буркнула Алевтина Никитична и скрылась в соседнем боксе.
Не успела я осмотреться, как она уже вернулась, протягивая три талона:
– На, вот, раз Иван Аркадьевич велел, – проворчала, смерив меня недовольным взглядом, – не пойму только, с чего вдруг такие привилегии?
– Да как сказать… муж выгнал, жить негде, все вещи отобрал, даже старый бюстгальтер, – скороговоркой отрапортовала я. – Сегодня переночевала на полу в кухне нашей коммуналки, а Иван Аркадьевич вот в профилакторий на неделю пока определил пожить. Обещает с жильем помочь. А одежда нужна, чтобы завтра на комиссии министерской выступить. У меня же только вот, что на мне, осталось.
– Ох, ты ж, боженьки, – ахнула Алевтина Никитична. – Вот делааа… Ты хоть ела сегодня?
Я пожала плечами:
– Утром не было возможности, сами понимаете, они же там вдвоем со свекровью были… в обед прождала супруга, чтобы в ЗАГС идти заявление писать, а вечером еще не успела…
– Ай-яй-яй, – покачала головой завхозиха. – Идем-ка!
Мы вошли в небольшую комнатушку, почти чулан. Судя по продавленному дивану, столу и крашеному синей масляной краской стеллажу с ключами – это была каморка сторожа. Но сейчас он еще не подошел, и комнатка пустовала.
– Садись, хоть чаю попьем, – пробормотала завхозиха и передо мной материализовалась банка с чуть теплой гречневой кашей и бутерброд с салом. – Ложку вот держи и вперед, сейчас чайник вскипит.
Я не стала выделываться и быстро замолотила ложкой. С голодухи каша показалась мне необычайно вкусной, рассыпчатой, зажаренной мелкими сочными шкварками с луком и морковкой. Тем временем Алевтина Никитична плеснула в пузатую чашку заварки, долила кипятком и щедро насыпала аж три ложки сахара.
– Тебе сладкий нужен, – буркнула она, помешивая ложечкой, – чтоб силы, значит, вернуть. Пей давай.
Пока я блаженно пила обжигающе-сладкий чай, она куда-то вышла. Не успела я допить, как Алевтина Никитична вернулась. В руках у нее были два свертка.
– Держи вот, – проворчала она, глядя исподлобья.