Можно не кашлять мне над ухом, я и так ничего не слышу!
Полонский. Мы будем работать или нет? (Слесарю.) И перестаньте колотить тут, когда мы репетируем!
Журналистка(слесарю). Леонид Аркадьевич, можно, я напишу, что в свободное время вы еще и скульптор! Это вы сейчас над чем работаете?
Переводчик. Кхе!.. Кхе!.. Кхе!..
Якубович. Над памятником переводчику!
* * *
Блажников теперь шагал по-строевому, четко печатая шаг, ритмично размахивая руками и так же ритмично и четко отдавая честь каждому километровому столбику.
В такт же орал он и прилипшее уже, видимо, навсегда: «И молодая… раз-два… не узнает… три-четыре… какой у парня… раз-два… был конец…»
Сзади кто-то неожиданно стал подпевать старческим дискантом.
Блажников сделал поворот «налево кругом» и замер.
К нему приближался старый мерин, запряженный в такую же старую телегу.
Пел возница, по возрасту старше и Блажникова, и мерина, и телеги, вместе взятых.
* * *
Квартира Якубовича (продолжение).
Гремели стиральная машина, холодильник и кофемолка.
Вместо кукушки из ходиков время от времени падали вниз гирьки.
За стеной разучивал гаммы уже не один геликон, а, видимо, весь духовой оркестр.
Орала музыка и все, кто находиля в комнате.
Якубович, зажав уши руками, заучивал наизусть текст, шагая из угла в угол.
Посреди на стремянке неизвестно откуда взявшийся электрик с душераздирающим визгом дрелью сверлил дырку в потолке.
Время от времени он переставал сверлить, зажимал дрель между ног, вытаскивал из кармана штанов бутылку, делал глоток из горлышка и тут же хватался рукой за оголенный провод. Его било током, он отдергивал руку, хрипло говорил «Ух, хорррошо!!» и вновь принимался за работу.
Лена, вся обсыпанная с головы до ног пылью, держала у его ног снятую люстру. При этом она ухитрялась объяснять Якубовичу, что она вызвала всех, кого могла, на вторник, пока она сама здесь, потому что она уходит в отпуск, а без нее тут опять будет бардак.
Балконная дверь поставлена на два стула и покрыта сорванной шторой. На шторе в одном купальнике ничком лежала Марина. Потный слесарь-массажист разминал ей спину. При каждом нажатии на позвоночник у Марины перехватывало дыхание, и она говорила по телефону так, как будто вела радиопередачу «Учитесь говорить по-русски»: «И-ри-шок!.. Луч-ше зав-тра… ой!.. У не-го съем-ки… ой!.. При-хо-ди в во-семь!.. Ой! Пов-то-ри!»
Рядом в очереди к массажисту стояли две Маринины подруги, поддерживая согнутого в три погибели мужчину с радикулитом, который все время жутко, в голос стонал и которому они все время говорили: «Ну потерпи, Юрик, сейчас он тобой займется!»