– Там килограмм двадцать пять, может, больше. По двенадцать тысяч, будет…
– Стоп! Все сначала еще раз! Какие деньги, какие дети?
И тут он выдал такое, что у меня отвисла челюсть.
– Аркадич, что не понятного! Какие дети, какие дети! Вон они, все в строю стоят. Тушенка, тушенка, тушенка! Ну, там, еще что по случаю. А их кормить надо, они есть хотят! Понимаешь?
Я обернулся. Рядом с башней у флагштока стоял строй, и старлей о чем-то докладывал Стасу.
И тут я врубился.
– Так это ты про личный состав?
– Ну…
– А деньги зачем?
– Свинью хочу купить.
– Откуда тут свинья?
– Русские уезжают, продают.
– Так. И что, там только одна свинья, больше нету?
– Вроде еще порося были. Только зачем они? Я свинью куплю, зарежем, я пацанов накормлю.
И тут меня осенило!
– Тебя как зовут?
– Адамыч!
– Что, Адамыч, имя есть?
– Адамыч и все! Ты Аркадич, я Адымыч, что особенного?
– Ладно! Слушай, Адамыч, денег дам! Условие одно. Возьмешь свинью с поросенком…
– Да зачем они, и свиньи за глаза…
– Не перебивай! Возьмешь с поросенком. Свинью хоть забей, хоть отпусти! Но порося, дай слово, будет жить на заставе, пока я не скажу. Как память о том, что я у вас тут был.
– Ну?
– Не, ну! И назовешь его Аркадич, понял?.. Я спрашиваю, понял?
– Так точно! – он засиял, забрал у меня деньги и исчез.
Я оказался там еще через полгода, потом через два, потом еще крайний раз в 1999-м.
Аркадич подрос, возмужал и превратился в здоровенного хряка. Что характерно, признавал он только людей в форме. Как только «пиджак», прямо-таки бросался с визгом.
Настоящий пограничный хряк.
Где они теперь? Где Адамыч, где Аркадич?.. Какая разница. Все это было в другой жизни.
И тает, как легкая дымка на еле ощутимом ветерке.
Через год я получил открытку, на которой был здоровенный хряк в фуражке и надпись на обороте: «Аркадичу от Адамыча!»
От винта! Или как я стал вертолетчиком
1999 г.
Она была похожа на комара, который раздражает не тем даже, что больно кусает, а тем, что зудит и зудит…
Кто ей дал мой телефон, понятия не имею, знал бы, убил, но она его достала. Вместе с телефоном она достала меня. Она звонила утром, днем и вечером. Ночью она звонила тоже. Она ныла и ныла в трубку, что учится на факультете журналистики в каком-то институте и что если я не возьму ее на аэродром, чтобы она могла написать о том, как она со мной летала, ее отчислят. Потому что она на практике в какой-то газете, и это ее зачетная работа или что-то в этом роде. Я ей сто раз объяснял, что, во-первых, давно уже не даю никаких интервью, во-вторых, что это тренировочные полеты и пассажиров на борт не пустят хоть убейся. Ее это не интересовало. Она ныла и ныла. Сначала я был спокоен и даже насмешлив, потом я стал терять терпение, потом я начал орать, потом я стал бросать трубку. Я бы вообще отключил телефон, или сменил номер, или выбросил его к чертовой матери, но на мне висела куча народа по работе, по делам и вообще.