И все-таки, несмотря на всю грязь, кровь, мат и бесконечные колонны машин с «грузом двести», все здесь было как-то чище и понятнее.
И все предельно просто: тут – «свои», там – «чужие»! И это давно забытое «свой» настолько, как наркотик, въедалось в кровь, что, приезжая оттуда, я по-другому говорил, по-другому ходил, по-другому разговаривал с людьми, по-другому смотрел на, казалось бы, привычные вещи. И меня все время тянуло обратно сюда.
Вот я стоял и грелся под лучами слепящего солнышка, которое медленно заваливалось за вершину.
Ощущения мужественности добавляло еще и то обстоятельство, что был я в полевой форме, туго перетянутый ремнем с личным оружием. Я всегда любил форму. Еще с того времени, когда отец вернулся с войны. Эту навсегда въевшуюся подтянутость, запах кожаного ремня и портупеи, особенный блеск начищенных сапог. Я люблю носить форму, правда, сейчас уже негде, но тогда… И обязательно складку двумя пальцами назад под ремень…
Короче, ощущая себя как минимум Великим воином Албании Скандербегом, я стоял, грелся на солнышке и не думал вообще ни о чем.
– Слушай, Аркадич, у тебя деньги есть? – раздался рядом со мной чей-то голос с характерным чуть заметным армянским акцентом.
Я сначала решил, что мне послышалось.
И как бы сам себя спросил: «Чего?»
– Я говорю, у тебя деньги есть?
Я раззявил глаза и обернулся.
Рядом со мной стоял невысокого роста прапорщик-армянин, с темным от загара лицом и, несмотря на застегнутую на все пуговицы форму, выпирающим отовсюду животом.
Я даже не очень удивился этому началу разговора, хотя был в форме старшего офицера, а он всего-навсего прапор. Я все еще думал, что мне просто напекло маковку.
– Вы что-то сказали? – произнес я, выдергивая из-под погона кепарь.
– Я говорю, у тебя деньги есть?
Мне понадобилось секунд десять, что для меня вообще вечность, чтобы врубиться наконец в смысл сказанного.
И от этого нахальства я прямо растерялся.
Мало того что он не доложил, как положено, да еще вместо «здрасте» вдруг это – «деньги есть?»!
Я стоял и смотрел на него, как на соткавшееся невесть откуда видение, и не знал, как себя вести.
– А зачем тебе деньги?
– Детей кормить!
В голове звякнуло. Многодетный прапорщик. На горной заставе. В Аргунском ущелье. Нет, видимо, я все-таки перегрелся.
– Каких детей?
– Моих.
– И сколько их у тебя?
– Семнадцать… С приезжими.
– А жена где?
– Цавт танэм! Причем жена? Жена там, в Краснодаре!
Хорошее дело, жены нет, семнадцать детей и, судя по животу, ждет восемнадцатого!
Я собрал мозги в кучку.
– А дети где?
– Здесь!
– И сколько тебе денег надо?