Девушки, которые рядом что-то обсуждали, замолкли; Кризан уставилась на меня с немым вопросом во взоре, и все это составляло такую забавную картину, что я не выдержала и рассмеялась.
– Я не шучу, – успокоившись, все-таки решила я внести ясность. – И действительно считаю, что Кесалия останется в отборе. Принимай ставку.
Кризан шумно сглотнула:
– Ты одна против всех. Шампуней рассчитаться хватит?
– За себя переживай, – мило улыбнулась я. – А я как-нибудь разберусь. В крайнем случае подарю вам полотенца – грязные языки вытереть.
– Вот это ты заговорила, – ядовито заметила Велания. – Учти, мне твои тряпки не нужны.
– Значит, тебе лично я добавлю и мыло, – отбрила я и, не желая продолжать этот разговор, ушла.
Не было страха, что проиграю, – в конце концов, принц оплатил мои косметические прихоти, но за Кесалию я болела искренне, и если она сегодня уйдет, то пусть узнает, что в нее кто-то верил. А уж об этом язвительная Кризан, уверена, ей сообщит с присказкой: «Не оправдала чужих надежд, ни на что не годна».
От дневного хорошего настроения не осталось и следа. Я взяла в руки скрипку, но играть не хотелось, так и сидела на кровати, положив инструмент на колени. Водоворот мыслей кружил меня, не позволяя отвлечься ни на секунду. Кто сообщник Хопсвуда? А уж в том, что он имеется, я не сомневалась. Кто проник в архив, имеет ли это отношение ко мне? У меня была неплохая версия произошедшего, но так как участвовал в ней близкий для меня сотрудник, который мог получить данные и без взлома хранилища документов, что-то не складывалось. Я прошлась по комнате. Только одна из пострадавших девушек знала о сообщнике Хопсвуда, и скорее всего тот самый сообщник и допрашивал ее впоследствии, стараясь понять, сможет ли она его узнать или нет. Когда опасения его не подтвердились, он удалил из протокола все упоминания о третьем лице, а когда я начала догадываться о его существовании, украл из дела листок. Кто это может быть? Явно, что кто-то из отдела, в этом нет и тени сомнения, а если я все же посмею объединить разгром архива с этим безобразием, что творится в моем расследовании, то у меня вырисовывается и подозреваемый. В отчаянии я попыталась закрыть лицо руками, забыла про инструмент, с которым я последние пять минут носилась словно дурак со ступой, и чуть не попала в глаз смычком. Подозреваемый у меня был, но ни одной, даже косвенной улики не имелось. Более того, я пока не знала, в чем его обвинить.
Мои рассуждения повлекли за собой только один полезный вывод – нужно выяснить, кто именно допрашивал четвертую жертву. И раз уж она не помнит имени, то вполне возможно, что вспомнит, как он выглядит.