Белый эскимос (Расмуссен) - страница 55

Я часто просил ее поведать мне о жизни и событиях, оставивших у нее наиболее сильное впечатление, а она то и дело отшучивалась, говоря, что рассказывать-то нечего. Но я не оставлял ее в покое, поскольку мне хотелось таким образом разведать кое-что об эскимосской жизни. И вот в один прекрасный день, когда мы остались дома одни, она, наконец, разговорилась. Сидя на своем привычном месте, на лежанке возле лампы, скрестив голые ноги, она штопала пару непромокаемых сапог, когда вдруг неожиданно, безо всяких предисловий, оторвав меня от работы, унеслась в воспоминания своей прошлой жизни:

– Зовут меня Оруло, что означает «Трудная», но мое настоящее имя – Маленькая Куропатка. Вспоминаю, что моя мать жила совершенно одна в снежной хижине неподалеку от Иглулика. Я не могла понять, почему отец живет в другой хижине, но потом мне сообщили, что моя мать недавно родила и в первое время считалась нечистой для животных, добываемых на охоте. Хотя мне было дозволено посещать ее в любое время, подходя к ее хижине, я никак не могла найти вход. Я была настолько мала, что не видела, что находилось позади снежного блока, через который другие легко переступали, чтобы войти в иглу. Тогда я останавливалась и принималась кричать: «Мама, мама, я хочу войти, я хочу войти!» – до тех пор, пока кто-нибудь не появлялся и не приподнимал меня до входа. А когда подходила к маме, мне казалось, что она сидела на таком высоком сугробе, что мне на него никак не взобраться без посторонней помощи. Я помню себя еще в те времена, когда я была такой крошкой.

Еще могу припомнить Пилинг, большую охотничью стоянку на Баффиновой Земле. Помню, как-то стою и обгладываю мясо с ноги крупной птицы; мне говорят, что это белый гусь, а так как я привыкла питаться только куропатками, то гусь казался мне диковинной птицей. А потом ничего не могу вспомнить до того самого дня, пока я снова как бы не проснулась. Мы на стоянке в местности, именуемой Гора. Отец болен, все наши земляки отправились на оленью охоту, мы остались одни.

Как-то раз я вбежала в нашу палатку с криком: «Белые люди идут!» Я увидела каких-то людей и подумала, что это белые, на что отец, тяжко вздохнув, ответил: «Ах, я думал еще немного поживу, но теперь ясно, что недолго протяну». Люди, которых я увидала, были горными духами, и отец принял это как знак своей скорой смерти. Тогда мы отвезли отца в соседнее стойбище, где жил человек по имени Воробьишка вместе со своей женой по имени Большой Остров, у них-то и умер мой отец. Помню, как его укутали в шкуру и отвезли подальше от поселка, оставив лежать в открытом поле и повернув лицом на запад. Мать объяснила мне, что так сделали, поскольку он был уже стар, и стариков всегда поворачивают лицом туда, откуда приходит ночь, детей же, наоборот, поворачивают лицом к утру, а молодых людей – в ту сторону, где солнце находится в полдень.