. Что несомненно свидетельствовало о крайней степени слабоумия. Одной этой причины было вполне достаточно, чтобы Терри чувствовал себя более чем неуютно. Но Джо Кингсли еще и читал журнал о кино – и не просто журнал о кино, а ту дрянь, что бесплатно суют в кинотеатрах, с цветными снимками и полуграмотными заметками, списанными из пресс-релизов. Читая, Джо Кингсли шевелил губами, а, наткнувшись на особенно заковыристый абзац, самые трудные слова по слогам произносил шепотом.
– Эй, Кингсли, – сказал Терри, не в силах больше выносить этого. – Заткнись, а? Ты мешаешь мне работать.
– Я ничего не говорил.
– Ты постоянно бормочешь. Я не могу сосредоточиться.
Кингсли сердито глянул на Терри и вновь уткнулся в журнал со словами:
– Расслабься. Я и так оказываю тебе услугу.
Терри это понимал, но рассыпаться в благодарностях не собирался. В нем поднималась волна возмущения при мысли, что он в долгу у Кингсли, – появившись на факультете кинематографии в начале весеннего семестра, тот сразу стал его персональным bête noire[30]. Молодой, вечно небритый, прыщавый, с гнусавым голосом, Джо Кингсли был сыном некоего американского бизнесмена, на полгода застрявшего в Англии. Кингсли-младший, учившийся на режиссера в каком-то неведомом колледже на Среднем Западе, воспользовался случаем и отправился в Англию вместе с отцом, и его тут же приняли в университет на два семестра, причем событие это, как всем было хорошо известно, подкреплялось немалой суммой на нужды студенческого общежития. Кроме того (и это служило причиной зависти), Кингсли еще в Америке снял две короткометражки – частично на отцовские деньги, – и, судя по видеокопиям, которые он привез с собой в Англию, фильмы были сделаны на неплохом техническом уровне и до раздражения умело. Вообще-то вторая короткометражка – тридцатиминутный триллер с кульминацией из воплей и насилия – впечатлила даже эстетов, собиравшихся за круглым столом в кафе «Валладон». Единственным исключением оказался Терри, утверждавший, что эффектный финальный эпизод есть не что иное, как «куча взорванных сараев», и в целом фильм не содержит никакой «сколько-нибудь внятной идеи». (Если остальные и считали, что он слишком умничает, то помалкивали.) Поэтому Терри вдвойне злился на себя за то, что как-то вечером, надравшись в баре студенческого союза, рассказал Кингсли о своем желании написать сценарий, фильм по которому должен был сниматься в течение пятидесяти лет. После этого короткого пьяного монолога Кингсли решил, что Терри – никчемный фантазер, и с тех пор именовал его не иначе как «сценарист». А несколько недель назад сам предложил Терри встретиться – как позже выяснилось, именно из-за той пьяной болтовни.