Взгляд Ребекки был пристален, испепеляющ и нетерпелив.
– Отец Элисон жив.
– Жив? Но, по-моему, вы только что сказали…
– Я сказала, что ее отец здесь не живет. Но он очень даже жив. Вообще-то, это мой брат.
Сара с трудом понимала.
– Ваш брат? Но в таком случае… я хочу сказать, как?…
– Не волнуйтесь. Перед вами вовсе не случай инцеста, о чем вы непременно бы сообщили в социальные органы. Видите ли, я не являюсь биологической матерью Элисон. С формальной точки зрения я прихожусь ей тетей.
– Тетей. Понятно. Но в таком случае кто… кто биологическая мать?
– Мой партнер. Точнее, партнерша. Которая, как я уже сказала, умерла.
Сара многое бы отдала за то, чтобы соображать побыстрее. Она не понимала, откуда в ней эта вялость, это безволие.
– Значит, ваш партнер – женщина?
– Да. – Ребекка встала и подошла к окну. – Впрочем, я не вполне уверена, что вас это касается.
– Да, вы правы. Не касается.
– Почему-то вы не кажетесь мне человеком широких взглядов.
Отвечать Сара не стала – слова до нее попросту не дошли.
– Сколько лет вы жили вместе? – спросила она.
– В августе исполнилось бы одиннадцать. Она умерла почти год назад.
Некоторое время они молчали. Ребекка снова села, и Саре показалось, что напряжение, владевшее хозяйкой, постепенно спадает. Последние несколько месяцев Ребекка, наверное, мало с кем могла поделиться своими мучительными откровениями. Когда Сара задавала следующий вопрос, голос ее звучал неуверенно и мягко, словно она вручала хрупкий подарок.
– А как она… умерла?
– Непристойно, – ответила Ребекка. Но это была последняя попытка бравады. Внезапно маска соскользнула с ее лица, оно сморщилось, и в Ребекке не осталось ничего, кроме горя, нескрываемого и безутешного. – Она покончила с собой.
Но заплакать она себе все же не позволила.
Сара молчала. Она не могла решиться на расспросы. Она понимала, что Ребекка и так расскажет все.
– Газеты придумали название для таких случаев, – продолжала Ребекка прерывающимся голосом. – «Яппи-стресс». Такой синдром. Десять лет работаешь в Сити как проклятый, зарабатываешь кучу денег и потом вдруг оглядываешься на свою жизнь и не можешь понять, зачем все это делал. У нее был классический случай. В пятницу вечером ехала по Южному Лондону – бог знает, что она делала в Южном Лондоне, – нашла удобный длинный тупик с кирпичной стеной в конце, разогналась до девяноста миль в час и врезалась в стену. Уничтожила служебный «БМВ». И себя в придачу.
– Это… это ужасно, – сказала Сара и тут же поморщилась от убожества своих слов. – Мне трудно представить. То есть мне трудно представить, что испытываешь, когда тебе сообщают такое.