Вячеслав Тихонов (Соловьёв) - страница 20

ТАСС уполномочен заявить…

По-моему, только один человек во время этого великого затворничества проявил себя исключительно по-человечески, исключительно понимая, с кем, с каким человеческим материалом он имеет дело. Это опять вгиковский товарищ, вгиковский сокурсник, Эльдар Александрович Рязанов, который предложил ему роль. Я даже ее не назову, эту роль. Грешно как-то называть это словами. Но предложил ему роль, которая соответствовала его душевному состоянию в это время. Вот, может быть, этой ролью и завершился великий артистический путь великого народного артиста Советского Союза. А он по-настоящему артист Советского Союза, их мало на самом деле. Я знаю, что Лена Ульянова — дочка Михаила Александровича Ульянова — создала такой удивительно правильный и редкий фонд. Ее фонд, посвященный памяти отца, называется «Народный артист Советского Союза». Он помогает тем немногим великим мастерам российского искусства выжить в этих нечеловеческих условиях демократизации и прогресса дальнейшего, в этих странных, придурочных условиях глобального евроремонта России, в котором она совершенно не нуждается. Я, кстати, тоже участвую в этом фонде. Надеюсь, что мы ну что-то сможем сделать для этих людей.

Убить дракона

Поразила меня история ухода Вячеслава Васильевича. Сначала было какое-то двойное чувство у меня. Я понимал, что у него очень трудное психологическое состояние, очень взрослый возраст, и потом очень нехорошие такие звоночки оттуда были, про один из которых я услышал по телевизору. Он настолько меня поразил опять жизнеспособностью Вячеслава Васильевича, что я думал, что он будет жить вечно. А звоночек… звоночек был ужасный — это был микроинсульт. Ночью его посадили в «скорую помощь», привезли в какой-то госпиталь, который был неподалеку от дачи. А это оказался военный госпиталь. И там ночью он сидел, плохо соображая, что происходит. И регистраторша задавала ему вопросы. Он сидел так. Военный госпиталь. Она говорит: «Фамилия». Он говорит: «Тихонов». — «Имя, отчество». — «Вячеслав Васильевич». — «Воинское звание». — «Оберштурмбаннфюрер СО». Сказал он это, когда ему было очень и очень плохо. Но тем не менее он это сказал. Он это сказал… И вот когда все это произошло, меня поразило колоссальное равнодушие всех как бы людей, которые составляют этот странный термин «общественность России, политическая элита» и тому подобное. Ну, во-первых, пришло очень мало народу, неожиданно мало пришло народу на похороны, на гражданскую панихиду к Вячеславу Васильевичу. Кинематографистов совсем мало. Я помню только заплаканное лицо Досталя Володи, который начинал «Войну и мир» как помощник режиссера, а уже через два года стал вторым режиссером этой огромнейшей постановки, и жизнь которого, так сказать, сформировалась на «Войне и мире», и которого уход Вячеслава Васильевича сразил просто чрезвычайно. Коля Губенко, который был рядом. Ну, актеры старшего поколения, несколько человек, среди которых были люди, которые широко осеняли себя и портрет его крестом… И там пытались изобразить какую-то нечеловеческую скорбь… Но я с удивлением заметил, что на этих похоронах не было никого из власти предержащей. Не было никого из наших руководителей страны, руководителей Москвы. Были какие-то заместители заместителей, с неясными целями пришедшие, по неясному поводу. Вокруг очень одинокого гроба Вячеслава Васильевича самым немыслимым павловским шагом ходили бойцы кремлевской охраны с примкнутыми штыками. С одной стороны, все носило характер величайшего почтения к ушедшему великому мастеру, а с другой стороны, характер немыслимого равнодушия, просто немыслимого равнодушия. А ведь это был, может быть, лучший, самый лучший член всех наших семей, живущих здесь, в России…