Фрейд мысленно благословил странного доброго лепрекона, без помощи которого никогда бы не осмелился задать кардиналу такой вопрос, даже не напрямую.
Итак, он получил подтверждение. Эти трое исповедуются друг перед другом: де Молина у Орельи, тот у Рамполлы, а Рамполла у де Молины. Если один из них был замешан в какой-то щекотливой истории, про это должны были бы знать минимум двое – виновный и его духовник. Если, конечно, допустить, что они верят в освобождающую силу таинства исповеди. Оно к тому же позволяет виновному повторять его грех и при этом сохранять душу чистой. Насколько Фрейд знал, с точки зрения католических богословов, достаточно раскаяться, чтобы душа осталась белой как снег. И все каются в своих грехах, чувствуют, что их проступки – действительно грехи, но получается, что снова совершить тот же грех – просто повторное падение, после которого очень просто встать на ноги, достаточно исповедаться.
Ну и религия! Если бы все люди в мире были католиками и соблюдали ее правила, его терапевтический метод был бы бесполезен. Исповедь уничтожает чувство вины, решает все проблемы. Фрейд никогда не сомневался, что в прежние века это таинство было эффективным противоядием и бальзамом против неврозов.
– Я все еще жду, чтобы вы мне сказали, о чем вы думали, доктор. Сейчас мне кажется, что вас что-то отвлекает. – Рамполла с видом сообщника приблизился к доктору и понизил голос. – Дело не в вашей красивой ассистентке? Если хотите, мы можем ее отослать.
– Нет-нет. Снова прошу у вас извинения, – ответил Фрейд и перешел к первому замечанию Рамполлы: – А то, о чем я думал недавно, касается только моей совести. Она есть и у нас, атеистов, – пошутил ученый. – Она даже единственное понятие, которое мы перенесли в свое мировоззрение из религии. Когда-нибудь я буду счастлив поговорить с вами об этом, но, пожалуйста, не сегодня.
– Со мной вы можете говорить на эту тему, когда пожелаете, но не говорите на подобные темы с нашим святошей Орельей. Он возмущен уже одним тем, что вы еврей. Он до сих пор думает, что евреи добавляют кровь детей в пасхальную мацу. Не удивляйтесь этому, доктор: возможно, я преувеличил, но не сильно.
В комнате над кабинетом папа Лев отодвинул рожок от решетки и опустился в кресло. Этот Фрейд начал вызывать у него беспокойство. И беспокоил его гораздо больше, чем Рамполла, которому, кажется, было гораздо удобнее в обществе этого врача, чем в папском совете, когда он медленно и осторожно высказывал там свои мнения. Папе неудержимо захотелось выпить еще один бокал «Мариани», он повернулся к Анджело Ронкалли и указал ему на бутылку.