А у меня такой вопрос: ни Оська, ни маленький герой рассказа Сэлинджера, ни я до моих шести лет не знали, что такое еврей, а как же Волосатый бес, даже если и был он чуть постарше, узнал, что Толька (на фотографиях он такой хорошенький, чистый, воспитанный мальчик, совершенно как все) – еврей и что его надо за это не любить. Того самого Тольку, которого родители – интеллигенты, инженер и врач, работавшие в Бауманском (он) и во Втором медицинском (она), начитанные (прекрасно помню как их библиотеку, так и то, что бабушка Рая по секрету от мамы «француженки» учила меня английскому) – воспитывали «как русского», в любви к русскому (не своему) языку, к русской литературе и поэзии, к русской музыке (позднее бабушка мечтала, чтобы я стала скрипачкой и, опять же по секрету от мамы, водила меня на прослушивание в музыкальную школу, в которую меня, увы, не приняли). Как? Да по фамилии! По этим самым четырем хриплым буквам, по этому заносчивому выдоху, столь странному для русского уха: ярхо.
Я – рхо, а ты кто? – А я не рхо.
Никаких иных проявлений антисемитизма в детстве папе не припомнилось. Кроме прочего, пойдя в школу в 1937 году, он во дворе больше не гулял, а в школе, где он проучился до мая 1941 года, его ближайшими друзьями стали Марик Гуревич и Волька Каплан. В эвакуации в Йошкар-Оле, где он с матерью (отец был эвакуирован в Ижевск на военный завод) жил и учился до марта 1943 года, он также никаких проявлений антисемитизма не видел. «Для марийцев мы все были на одно лицо: русские, и звали они нас „выковыренные“, поскольку произнести слово „эвакуированные“ не могли». Кроме того, и здесь лучшим другом папы оказался Ролка Быков (кажется, замечает папа, у него мать была еврейкой) и Оська Швейцер. (В моем детстве мы всей семьей религиозно ходили смотреть фильмы Ролана Быкова.) То есть был он, несмотря ни на что, опять, если можно так выразиться, «среди своих», то есть эмансипированных евреев, принадлежащих к русской культуре, но спаянных при этом общим «недугом», дефектной фамилией.
2. Со мной в детстве произошла сходная (с Кассилем, Сэлинджером и отцом) история. По безрассудной, отчаянно-высокомерной прихоти моей мамы мы два лета кряду (1973 и 1974) провели в крестьянском доме в деревне Прилуки на Оке. Папе, до встречи с моей мамой отдыхавшему, как и его родители, в санаториях (благо всегда было что лечить, имелся в наличии хронический гастрит), такое бы никогда не пришло в голову. Хотя позднее он и был привязан к воспоминанию об этих каникулах в компании с обожаемым капризным рыжим таксиком по имени Черчилль, душившим крестьянских кур и душившимся в навозных кучах, после чего его отмывали из ведра и оттирали полынью. Мы ходили на реку и в лес за грибами по Большой Конторской дороге, бегали за автолавкой, приезжавшей раз в неделю и привозившей соль-сахар-муку-спички, а также конфеты «Коровка», совершали экспедиции за иными продуктами, яйцами и овощами, за четыре километра пешком и с рюкзаком, в соседнее Турово. К моему безмерному счастью, единственного и застенчивого ребенка, не избалованного компанией (бабушка Рая, например, зная о моих страданиях, в Сокольниках прямиком шла к детям и предлагала им принять меня в игру), в Прилуках сама собой сколотилась изумительная девчачья компания. Одной из моих подружек была внучка крестьянки, в избе у которой мы снимали комнату (что было в нашей стайке высшим шиком, ибо после общего вечернего разгона нам в сенях удавалось еще пошептаться). В один прекрасный вечер эта очень симпатичная мне девочка, по совершенно непонятной мне причине, стала дразнить меня «жидовкой». Я поначалу решила не услышать, но она продолжала, и я в слезах побежала к отцу; тот пошел поговорить с бабушкой девочки. Но на его возмущение она ему ответила, что не видит в поведении внучки ничего дурного и извиняться та не станет. «Ваша-то и есть жидовка. Что тут поделаешь. Вон моя-то безотцовщина, факт, а ваша жидовка». То есть по принципу недостатка, отсутствия, непорядка. Можно продолжать: ваша жидовка, а наша беззубая или безногая. Папа махнул рукой. Это случилось во второе лето. До конца каникул я с девочками больше не дружила: они взяли сторону обидчицы. Я осталась одна. На третий год мы уже в Прилуки не поехали.