5. В 1947 году, то есть именно в тот год, когда папа заканчивал школу, началась официальная антисемитская кампания. Дедушку Нёму, по словам папы, «самого мирного и тихого человека на свете, которому в жизни нужны были только папиросы, хорошая книжка и чтобы его не трогали», обвинили в «потере политической бдительности», в том, что он общался с врагами народа и не разоблачил их, то есть не донес на них. Из Бауманского он был уволен, но через некоторое время его взяли преподавать в Московский автомеханический институт (видимо, очень нужны были специалисты), и он там работал до конца своей короткой жизни. Бабушка в 1950 году отделалась, как мы уже видели, «лишь» увольнением из Второго медицинского и переходом на работу в клинику. Трудно при этом представить, в каком страхе они жили. Ее брат, Сюня Шейнблат, был арестован еще в 1935 году как троцкист и из лагеря не вернулся. А мужа ее сестры Муси арестовали в 1936 году как шпиона, и он вернулся лишь в 1956‐м глухим инвалидом. Сама Муся жила все это время с дочерью в ссылке. О том, как сложилась судьба старшего поколения Ярхо в Слуцке, молчали; да и я промолчу, ибо то, что там происходило, ни помнить, ни описывать – нельзя. Это за гранью человеческого языка, любого. На фоне всего этого двухмесячное преследование моего отца соучениками за фамилию Ярхо – весьма незначительный эпизод.
А что и впрямь за фамилия такая? Сам папа никогда не заинтересовался ее значением. А заинтересовало это значение, значительно позднее, меня.
1. Поначалу я обнаружила, что фамилия Ярхо происходит «будто бы» (этимология имени собственного точной наукой, как известно, не является) от названия города Иерихона, то есть значит «иерихонец». В Библии иерихонцы упоминаются в книге Ездры в числе первых сионистов, то есть тех, кто вернулся из Вавилонского пленения. А название города Иерихон означает «город Луны», или Лунный: на иврите Yeriho. Располагается Иерихон на берегу реки Иордан, на севере от Иудейской пустыни. В Библии упоминается многократно (Втор. 34: 3; Суд. 3: 13; 2 Пар. 28: 15). После смерти Моисея Иисус Навин входит в Землю Обетованную, подходит к Иерихону (Нав. 2: 1), осаждает его, а потом обходит крепость, трубя при этом в знаменитые иерихонские трубы. Стены падают, и так далее и тому подобное. В моем советском детстве, когда я носила фамилию Ярхо, я знала из «Библейских сказаний» Зенона Косидовского (1963), объяснявшего научную подноготную библейских чудес, что стены действительно от звука труб упасть могут запросто; но о связи этих труб с моей фамилией не догадывалась. Ни откуда она, ни на каком это языке. Ибо, как и родители мои, росла «русской», и даже русско-французской. А фамилию Ярхо, кроме паспорта отца и моих тетрадок, видела написанной отнюдь не на надгробных плитах предков – ибо их либо не существовало, либо меня туда не водили; и пришлось мне придумывать себе свои собственные могилы родственников, вроде могилы Пастернака в Переделкине, которое кого только не «переделало», – а на обложках тех многочисленных книг, что издавал мой отец, по трудовому законодательству. Встречала я эту фамилию и на книгах по древнегреческой литературе, на любимом коричневом двухтомнике Аристофана (в переводе В. Н. Ярхо – кажется, нам не родственника, хотя кто знает, похоже, все Ярхо из Слуцка). Так и стало для меня привычным думать об имени не как об «узоре надписи надгробной», а как о надписи на обложке. Книжная обложка стала для меня идеальным вместилищем имени. Той почвой, в которую уходят корни, из которой растет ствол. При этом на каком языке книжка – неважно. В связи с этой подменой рода-племени-могилы-памяти-почвы книжкой я и не могу привыкнуть к книгам электронным, к развеществлению той мизерной материальности, в которой для меня столь много всего сошлось. Когда я готовила к публикации мой первый роман «Советское воспитание», написанный на французском языке, я поместила в виде посвящения имена всех тех, кого смогла назвать и чьих могил никогда, повторюсь, в глаза не видела, да и не увижу, ибо не стану искать. Могу даже сознаться в следующем: что и на публикацию этого первого романа я пошла главным образом с тем, чтобы поместить туда всех этих мертвых, перечислить их поименно. При этом в романе речь идет о девочке, которая готовится к тому, чтобы поменять свою фамилию Кляйн, которую она считает немецкой и которая на самом деле является еврейской, на какую-то иную, не указанную в романе фамилию: русскую.