Ф. И. О. Три тетради (Медведкова) - страница 71


4. Интересно, что у отцов-пустынников первых веков христианства, чьи тексты собраны в знаменитом «Добротолюбии», есть – например, у Евагрия Понтийского, но не только у него – идея, что качество молитвы связано со способностью сосредоточиться, не интеллектуально, а как-то иначе. Так молитва и гений встречаются под эгидой любви. А не об этом ли и у Пушкина?


5. Так вот о Ней.

Достанем ветхие, прозрачные листы, исписанные рукой моего деда, неудавшегося писателя Михаила Медведкова, мечтавшего, наверное, а как же иначе, увидеть свое имя на обложке книги. Вот эта моя книжка пусть и станет ему обложкой…


6. Заметим еще, что то, что обычно называют «пенелоповой работой», то есть ковер, таковым не является, а есть на самом деле погребальный саван, предназначенный для отца Улисса, Лаэрта. Вечно ткомый и распускаемый саван – вместо бетонных статуй и «центров по изучению» – это, конечно, тоже утопия (как все человеческое). Но мне она ближе. Правда, и Павсаний, и Овидий обвиняли Пенелопу в изменах мужу (вот откуда Молли), ну что ж поделаешь. «Будь непорочна, как лед, и чиста, как снег, не уйти тебе от напраслины». А πηνέλοψ, в мужском роде, это птица такая вроде утки, по-русски чирок. А πηνη означает нитку ткача. Так что утканиткая ткачутка – Пенелопа – снова игра слов. Эта утка, ткущая саван и распускающая его, ибо он, Лаэрт, еще не умер, и снова ткущая (ибо умрет наверное) – и есть мой идеал жизни на руине, над пропастью.

…и снова, и снова, по кругу…


7. Песнь 2, 90 (в переводе Вересаева):

Вот что, мои женихи молодые (ведь умер супруг мой),
Не торопите меня, подождите со свадьбой покамест
Савана я не сотку, пропадет моя иначе пряжа.
Знатному старцу Лаэрту на случай, коль гибельный жребий,
Скорбь доставляющей смерти нежданно его здесь постигнет.

Двойная смерть, с которой живут живые. Супруг (не) умер, и отец супруга (не) умер. Нет, но как бы (да). Тот, кто (не) умер, но отсутствует, всегда как бы (да). Значит тот, кто умер, всегда как бы нет. Такая математика. Но и такая литература, то есть писание пишущего. Не литература, как одна из «-тур», как часть культуры, то есть протеза, а как уткоткачество, по кругу витание: женопись. Писание и нахождение ответов, и их забвение, и вновь поиск, на том же самом месте. Не для окончательного понимания: понял и пошел дальше, а для поддержания, для пребывания, как варка и стирка, как уход за ребенком или за больным.

И другая задачка по поводу смерти: между да и нет – «нежданно». Смерть, как к ней ни готовиться, всегда «нежданно». То есть и готовишься к ней, и ожидаешь – неожиданность. Как такая подготовка совместима с любой другой заготовкой впрок на случай продления жизни?