– Стало быть, лица его ты не видела?
– Нет, только уши и часть головы между платком и маской.
– Он был в перчатках?
– Да, тоже в черных.
– Он тебе что-то говорил?
– Нет, в доме – ничего. Молчал до тех пор, пока мы не вышли с ним на пляж.
– Так он увел тебя на пляж?
– Да, он натянул на меня одежду, заставил выйти из дома и, подталкивая в спину, погнал перед собой. Шли мы быстро – едва не бежали, – и пару раз я падала, но он заставлял меня вставать и двигаться дальше.
– Он не таскал тебя за волосы?
– Нет, только тянул за одежду, не грубо, но решительно.
– А что со светом. Ведь раз вы жили на отшибе, значит, вокруг было абсолютно темно?
– У него был с собой карманный фонарик. Прежде чем остановиться, он долго вел меня по пляжу. И я сразу же поняла, что здесь я и умру – то есть здесь он меня и убьет. – Ты подумала, что он хочет тебя убить?
– Нет, не подумала. Я была абсолютно уверена, равно как и сейчас полностью убеждена в этом. Да, он хотел меня убить. Он даже вырыл мне могилу – глубокую яму в том месте, где пляж почти кончается и вода подходит практически к самым дюнам. Рядом была воткнута в песок лопата – он собирался меня закопать.
– Он что же, посветил и показал тебе могилу?
– Нет, луч маяка, установленного в Сподсбьерге, время от времени падает на пляж – вот я ее и увидела.
– Ага, понимаю. Ну, и что было потом?
– Сперва он велел мне снять брюки, но трусы оставить. Потом заставил лечь на живот и связал щиколотки ног, затем разорвал спереди блузу и снял с меня бюстгальтер. Не помню в точности, но, кажется, он все время старательно отворачивался, как будто щадя мою стыдливость; я еще вроде бы подумала тогда, что, по крайней мере, он не собирается меня насиловать… В пользу этого говорили и связанные с самого начала лодыжки. Потом он заставил меня приподняться и сесть и освободил мне руки. Все это было так отвратительно! Жанет, детка, может, если тебе тяжко это слушать, ты немного прогуляешься, а Ханс и Симон посидят со мною?
Девушка сердито ответила:
– Нет, бабушка, со мной все в порядке – я просто жутко злюсь.
– Что ж, ладно, оставайся и слушай дальше. Так вот, когда я села, он достал ножницы и опустился рядом со мной на песок.
Конрад Симонсен осторожно спросил:
– А откуда он взял эти ножницы? Вынул из кармана?
– Нет, у него на спине был такой маленький рюкзачок, вот оттуда он их и достал. И тогда же он впервые заговорил со мной, причем как-то странно. Вместо «ты» он все время говорил мне «она» и держался так, как будто все происходящее – какой-то спектакль. Но самым отвратительным в его поведении было то, что, когда он смотрел на меня, глаза его как будто бы источали всю вселенскую скорбь.