Палач отошел на шаг назад, а Жанет Видт крикнула:
– Она заслуживает еще раз, она была очень гадкой, она – а не я! Я делаю, как он говорит. Пусть моя порция достанется ей!
Не спеша выполнять пожелание Жанет, Андреас Фалькенборг сказал, обращаясь к Полине Берг:
– Она может вопить, сколько пожелает. Пусть орет, будто летит на шабаш, на свидание с нечистым, пусть визжит, будто ее, как ведьму, поджаривают на костре, или она уже попала в геенну огненную.
Жанет Видт поддакнула:
– Да, пусть себе вопит за то, что так гадко говорила с ним…
– Пусть она заткнется.
Жанет моментально умолкла. Он снова протянул к тщетно извивающейся Полине Берг свою дубинку, однако на этот раз разряда так и не последовало. Он лишь легонько притронулся к ее колену и продолжил свою считалку, на этот раз хлопая девушек по коленям не рукой, а принесенным инструментом наказания:
– Он-Дон-Ден, Мама-Фута-Фен, Фута-Фен, Фута-Фен, Он-Дон-Ден…
Прибыв в Хойе Тоструп, Графиня впервые в жизни отправилась на консультацию к ясновидящей. Все происходило в обычной квартире, расположенной на четвертом этаже в большом жилом комплексе неподалеку от станции «Хойе Тоструп». Разумеется, Графиня ожидала, что помещение будет несколько иное – к примеру, какая-нибудь мрачного вида вилла с башенками и сидящими на крыше зловещими воронами. Тем не менее все оказалось вовсе не так. На дверях квартиры висела табличка, на которой значилось Стефан Стемме с супругой, а когда она позвонила, дверь ей открыл мужчина. Это был тощий старик с костлявым, изможденным лицом и глубоко запавшими стеклянными глазами, которые, казалось, жадно впитывают все происходящее, никак, в общем-то, на него не реагируя. Она рассчиталась с ним за визит здесь же в коридоре – наличными и без всякой квитанции. Старик обстоятельно спрятал деньги в потрепанный черный бумажник, который извлек из ящика секретера. Положив бумажник на место, он запер ящик, спрятал ключ в карман и лишь после этого постучал в дверь, расположенную рядом с секретером.
– Можешь называть ее Мадам.
Голос у него был глухой и сиплый, а слово «Мадам» он произнес, открывая перед Графиней дверь, со столь ярко выраженным гнусавым французским прононсом, что казалось, будто он на что-то изрядно сердится.
Комната, в которую она попала, была светлой и производила приятное впечатление: обстановка практичная и, несомненно, подобранная в соответствии с определенным вкусом. Общую идею можно было сформулировать следующим образом: мещанский уют как защита от дисгармонии жизни. Созданию этого имиджа здесь служило все – от персиковых занавесок до украшающих светло-зеленые стены портретов аккуратно зализанных и, очевидно, прекрасно воспитанных детишек – вероятнее всего, внуков. Правда, Графине показалось, что в данный антураж как-то не совсем вписывается – точнее, совсем не вписывается – обилие красного дерева: вместо желаемой элегантности это только портило общую картину обстановки.