– Не знаю, по какой-то причине не захотела. Помню, тогда это меня покоробило. Мы даже поругались с ней на этой почве, однако она уперлась – и ни в какую! А потом она пропала, и меня еще долго мучила совесть, поскольку я предполагала, что она могла вполне сознательно уйти во льды, понимаешь?
Графиня кивком подтвердила, что ход мыслей собеседницы ей ясен.
– И все же, как уже было сказано, какое-то время я в глубине души надеялась, что она вернется. Все это как-то не укладывалось у меня в голове: ни о какой тяжелой депрессии и речи быть не могло. Да, она несколько замкнулась, но – не более того. За пару дней до исчезновения мы даже разговаривали с ней об одежде для малыша и тому подобных вещах. Вот, в общем-то, и все, о чем я хотела рассказать, и, как видно, это тебе не очень помогло.
– Может – да, может – нет. А этот лже Стин Хансен, как он выглядел?
– Вполне обыкновенно: светловолосый, стриженный коротко, под ёжика, лет тридцати с небольшим. На самом деле я его почти не помню – так, разговаривали пару раз. – Какие-то особые приметы?
– Ничего, что мне бы запомнилось. За исключением стрижки. Я имею в виду, он был единственным датчанином с такой короткой прической. У всех остальных волосы были гораздо длиннее – по крайней мере, уши закрыты. А впрочем… да, точно, теперь припоминаю, имелась одна особенность. Голос у него был чрезвычайно высокий, прямо как у девушки. Кажется, это называется фальцет. Некоторые даже звали его за это «певцом-кастратом»… ну, или дразнили так. У нас ведь все имели прозвища, даже те, кто провел на базе всего ничего…
Слова собеседницы прозвучали в ушах Графини волшебной музыкой. Никогда еще прежде с ней не случалось такого, чтобы в течение одной минуты она дважды чуть не падала со стула от сведений, которые сообщил ей свидетель. На этот раз, однако, ей удалось справиться с эмоциями и убедить себя, что все ее ассоциации беспочвенны и нуждаются в подтверждении, получить которое будет чертовски сложно.
Она снова сосредоточилась на беседе:
– Может, еще какая-нибудь информация о нем?
– Да, он, помнится, подарил ей свою шапочку, но это, наверное, не имеет никакого значения?
– Нет, почему же, расскажи.
Алина Хольмсгор на мгновение прикрыла глаза, по-видимому, вспоминая, а затем начала рассказывать:
– Значит, у него была такая вязаная шапочка с узором из разноцветных переплетенных лилий. Он уверял, что ее ему связала мама, хотя это вряд ли, поскольку изнутри был пришит ярлык фирмы-изготовителя. Как бы там ни было, Мариан с ума сходила по этой шапке, и в конечном итоге он и подарил ее ей.