– Мне кажется, вы недооцениваете своей способности справиться с болью, – заверяет он меня.
– Будь ты проклят, Зигфрид! Что ты знаешь о человеческих способностях?
Он почти вздыхает.
– Мы снова за то же, Боб?
– Да, черт возьми! – Странно, но после того, как я покричал и выговорился, мои нервы пришли в порядок. Я снова втянул его в спор, и опасность отступила.
– Правда, Боб, я машина. Но я машина, созданная, чтобы понимать, что такое человек, и поверьте мне, Боб, я сделан на совесть.
– Сделан, Зигфрид! – говорю я рассудительно. – Ты не человек. Ты можешь знать, но не можешь чувствовать. Ты себе не представляешь, каково это принимать человеческие решения, отвечать за них и нести груз человеческих эмоций. Ты не представляешь, каково это связывать друга веревками, чтобы не дать твоему визави совершить самоубийство. Каково это, когда умирает человек, которого ты любишь. При этом знать, что это твоя вина. Ты не понимаешь и никогда не сможешь ощутить, что такое испугаться до потери рассудка.
– Я все это знаю, Боб, – мягко отвечает он. – Правда, знаю. И хочу выяснить, почему вы испытываете такие бурные чувства. Не поможете ли вы мне?
– Нет!
– Но ваше возбуждение, Боб, доказывает, что мы приближаемся к основной боли…
– Убери свое проклятое сверло с моего нерва! – снова истошно ору я. Но эта аналогия ни на секунду не сбивает Зигфрида. Его цепи сегодня хорошо настроены.
– Я не ваш дантист, Боб, я ваш психоаналитик, и я говорю вам…
– Перестань! – Я знаю, что должен увести его от того места в моей душе, где сосредоточена боль. С того первого дня я не пользовался формулой С.Я., но теперь хочу снова всецело подчинить себе Зигфрида. Я произношу слова и превращаю его из тигра в котенка. А Зигфрид ложится на спину и позволяет мне чесать ему брюшко. Я приказываю ему воспроизвести отрывки их сеансов с привлекательными и очень изворотливыми женщинами. Поэтому остальная часть моего лечебного времени проводится у замочной скважины, и я в очередной раз благополучно покидаю его кабинет.
Или почти благополучно.