– Как вы, наверное, заметили, я стараюсь успокоить вас, Боб, – заявляет он. – Но вначале позвольте сказать вам кое-что о моих способностях. И ваших тоже, о чем, мне кажется, вы не знаете. Я могу предоставить информацию о любых клиентах. То есть вы не ограничены только теми, у кого был доступ лишь к этому терминалу.
– Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, – растерянно отвечаю я, когда он замолкает.
– Мне кажется, вы поняли. Или поймете чуть позже. Но самый важный вопрос, какое воспоминание вы пытаетесь подавить. Я считаю необходимым, чтобы вы его разблокировали. Я подумывал предложить вам легкий гипноз, или транквилизатор, или даже приглашение на сеанс человека-психоаналитика, и все это в вашем распоряжении, если, конечно, вы захотите. Но я заметил, что вы чувствуете себя относительно комфортабельно в обсуждении того, что считаете объективной реальностью, отличимой от вашей. Так что я хотел бы обсудить в этих терминах один эпизод из вашего прошлого.
Я старательно стряхиваю пепел с кончика сигареты. Он прав, пока разговор идет абстрактный и безличностный, я могу говорить о чем угодно.
– Какой эпизод, Зигфрид?
– Ваш последний полет с Врат, Боб. Позвольте освежить вашу память…
– Боже, Зигфрид!
– Я знаю, вам кажется, вы все прекрасно помните, – говорит он, правильно интерпретируя мое восклицание, – и в этом смысле я не считаю, что ваша память нуждается в стимулировании. Но в этом эпизоде интересно то, что вы тщательно скрываете все сферы ваших личных затруднений. Ваш ужас. Ваши гомосексуальные наклонности…
– Эй!
– …которые не являются ведущей тенденцией вашей сексуальности, Боб, но из-за которых вы тревожились больше, чем они того заслуживают. Ваши чувства к матери. Огромное ощущение вины, которую вы чувствуете за собой. И прежде всего – женщина, Джель-Клара Мойнлин. Все это снова и снова повторяется в ваших снах, Боб, хотя вы не всегда можете это распознать. И все это присутствует в одном эпизоде.
Я гашу сигарету и осознаю, что курю одновременно две.
– Не вижу, при чем тут моя мать, – говорю я наконец.
– Правда? – Голограмма, которую я называю Зигфрид фон Психоаналитик, поворачивается к углу комнаты. – Позвольте показать вам изображение. – Он поднимает руку – чистый театр, да и только, – и в углу появляется женская фигура. Видно не очень ясно, но женщина молода, стройна. Она сдерживает кашель.
– Не очень похоже на мою мать, – возражаю я.
– Нет?
– Ну, – великодушно говорю я, – вероятно, лучше ты не можешь. Я хочу сказать, что у тебя нет данных, кроме моего нечеткого описания.