Александр Збруев (Соловьёв) - страница 5
Большая перемена
По России все время слышится такой вой: «Хотим, хотим, хотим… спокойствия, стабильности, хотим, хотим…» И говорим мы об этом так, чтоб инопланетяне прилетели и наладили спокойствие и стабильность. А хотеть не надо, надо делать и быть. И вот Саша — человек исключительной человеческой стабильности, ясности, верности и постоянства. За это время в Ленкоме менялось все тысячу раз, и каждая перемена, как и во всяком коллективе, вызывала какие-то передвижения участников этих мини-революций по Москве и другим городам России. Сначала был один главный режиссер, потом пришел Эфрос. Пришло время Эфроса и полоса Эфроса, и он с исключительной привязанностью, внимательностью и нежностью отнесся к молодому актеру Збруеву. Саша был занят в репертуаре невероятно сильно. Он во многом формировал этот репертуар. Эфрос сделал практически для него, для Левы Круглого и для Струновой Риты замечательный спектакль «Мой бедный Марат». Я этот спектакль видел раз пятьдесят. Честное слово! Я был потрясен этим спектаклем.
Я дружил с замечательным актером Мишей Маневичем, который был на одном курсе с Караченцовым, и каким-то образом, когда они курс во МХАТе закончили, их пригласили в Ленком. И в Ленкоме Мишу Маневича ввели в этот спектакль. А я заканчивал ВГИК, и меня, наоборот, никуда не пригласили, а отовсюду поперли. ВГИК закончился ни в какую студию меня не брали, и вечерами на меня наезжала такая страшная тоска отчаяния, и в этой тоске одним из маленьких островков надежды было пойти в Ленком и посмотреть «Мой бедный Марат» с Мишей Маневичем и Сашей Збруевым. Я этот спектакль знал наизусть, но еще большую радость, чем сам спектакль, мне доставляло общение, которое было в антрактах в гримерной у Саши и после спектакля, где мы с Мишей Маневичем, чрезвычайно одаренным и трагически рано ушедшим из жизни человеком и актером, сидели и разговаривали. И в этих разговорах мне тогда и открылся Саша. Открылся как удивительно тонкий человек. Там финским ножом и дешевой справедливостью даже не попахивало. Я вдруг увидел человека, который практически все понимает. Он понимает, понимает как надо, и при этом не склонен сообщать окружающим, что именно
он понимает. Вот это интереснейшая вещь, он не склонен митинговать на углах, цеплять кого-то за лацканы пиджака, прижимать в угол и вдалбливать ему. У нас в Питере была такая очень ясная и мудрая поговорка, вот такая: «Кто спорит, тот говна не стоит». И по старой мудрости арбатской, Саша Збруев очень хорошо это усвоил и понимал. Когда начинали о чем-то спорить, у Саши в глазах всегда была странная ясность согласно сказанной выше поговорке. Но со своими близкими людьми он очень немногословно, но ясно человеческими понятиями делился.