Чем старше становился мальчик, тем чаще второй Йоав побеждал первого, пока однажды молодая женщина в короткой юбке и со светлыми крашеными прядями в волосах, выходя из машины, не поцеловала отца в щеку – без тени смущения.
– Папа, – не сдержавшись, сказал он. – У этой тети вши.
– Вши? – с веселым удивлением переспросил отец.
– Да, у нее в волосах вши! – повторил мальчик. – И наша мама гораздо красивее.
– Наша мама? – Лицо отца вдруг стало серьезным, как будто он только сейчас догадался, какие мысли бродят в голове ребенка, сидящего на заднем сиденье. – Конечно, Йоав, наша мама – замечательная, – сказал Михаэль Алими. – Я очень ее люблю. А эти женщины, которых ты видишь здесь, в машине… Они нужны для одного.
– Для чего одного? – не понял семилетний мальчик.
– Неважно, – ответил отец, пересаживаясь на водительское место. Он пристально посмотрел в зеркало на сына, завел машину и громко добавил:
– Запомни, мой милый: ни одна из этих женщин в подметки не годится твоей маме, слышишь? Ни одна!
Мать Черчилля тоже была в Хайфе известной персоной. Дина Хают-Алими возглавляла комитет собственников жилья своего квартала. И родительский комитет в школе. И профсоюзный комитет на работе. Эта женщина твердой рукой поставила в своей фамилии дефис задолго до того, как это вошло в моду у обитательниц Тель-Авива-Яффы. Эта женщина вырастила шестерых сыновей в самом бедном районе Хайфы и внушила им, что лгать нехорошо, что нужно делать то, что ты сам считаешь правильным, а не то, что говорят тебе другие, и что самое главное в жизни – никого не бояться. Не бояться быть умным. Не бояться быть первым. Не бояться добиваться успеха. Потому что тот, кто хочет добиться успеха, тот его добьется. И неважно, из какой страны приехал в Израиль его дед. Неважно, в каком районе он вырос.
Не на всех ее сыновей воспитание повлияло одинаково благотворно. Некоторые из них, несмотря на суровую систему ценностей Дины Хают-Алими, выросли настоящими дикарями. Но Черчилль с рождения служил для матери предметом гордости. «Ты – мой Божий дар», – шептала она ему, пока братья не слышали, и только ему оплачивала дополнительные занятия, и купила ему велосипед за два года до бар-мицвы, потому что полагалась на его «чувство ответственности», и в спорах между детьми назначала его арбитром, потому что знала: с его решением согласятся все.
Когда Черчиллю исполнилось двенадцать, мать решила, что он должен учиться в лучшей школе города, что бы ни утверждали правила (социальное положение в Хайфе определялось по нелепому топографическому признаку: чем выше по склону горы находится твой район, тем выше твой статус). В соответствии с политикой муниципалитета школу на горе Кармель не могли посещать дети из кварталов, расположенных у ее подножия, в одном из которых и жил Черчилль, но Дина Хают-Алими навела справки и выяснила, что существует квота: школа обязана принять десять детей из других районов города. Она записала Черчилля на вступительные экзамены и на протяжении трех месяцев с утра до ночи готовила его к ним.