– как «стремление к изменению»? Или как «способность к изменению»? Или, как предложил Черчилль, – «вариабельность» или «переменчивость»?
* * *
Всю ту неделю мы почти безвылазно сидели дома. Я вообще из тех, кто предпочитает читать еженедельник «Городская мышь», а не посещать мероприятия, о которых в нем пишут. Что до Черчилля, то он просто боялся выходить на улицу.
Он рассказал мне, что с тех пор, как вся эта история попала в газеты, его преследует пресса, особенно – судебный обозреватель главного телеканала.
– Я объясняю ей, что больше не хочу давать интервью, но она упорно звонит мне по семь раз на дню, – жаловался он и просил смотреть в глазок, если кто-нибудь постучит ко мне в дверь, потому что «эта пиявка может и сюда заявиться».
– А как она выглядит? – спросил я, и Черчилль усадил меня смотреть новости, чтобы облик журналистки запечатлелся в моем сознании.
Новости были плохие. За сообщениями об убитых и раненых следовали репортажи о несчастных случаях, беспорядках, драках, поножовщине и снова – об убийствах. Я отметил странную закономерность: ведущие использовали самые резкие и категоричные выражения типа «решительное наступление», «эскалация», «неожиданное обострение», но описываемая ими реальность представлялась заключенной в некий порочный круг. Еще я заметил, что журналисты, задавая вопросы приглашенным в студию гостям, ведут себя с неприкрытой неприязнью, чуть ли не враждебностью. Как будто агрессия, пронизывающая каждую сообщаемую ими новость, которую они зачитывали с непроницаемыми лицами, торжественным тоном, в конце концов проникла и в их кровеносную систему. Они грубо перебивали своих собеседников, барабанили пальцами по столу, громко сглатывали слюну, и на протяжении всего эфира я не мог отделаться от ощущения, что еще миг, и они больше не смогут сохранять на лице проклятую телевизионную мину показной отстраненности, и весь гнев, все отчаяние, что тайно копятся у них в душе, вырвутся на волю подобно кипящей лаве и уничтожат студию.
Судебный обозреватель появилась в самом конце передачи. Светлые волосы. Быстрая речь. Очки. Она чем-то походила на Яару.
– А эта Михаэла довольно симпатичная, – сказал я Черчиллю.
– Не ведись. Это все одна видимость, чтобы заманить тебя в ловушку, – предупредил Черчилль и снова повторил: – Дверь никому не открывай, запомнил?
* * *
Несколько дней я делал, как он просил, и, прежде чем открыть дверь, смотрел в глазок.
Первым ко мне постучал Менаше со второго этажа, который собирал взносы в домовый комитет.
Затем неожиданно явился курьер из службы экспресс-доставки