– Поблагодарить? Меня? За что?
– Просто ты… Ты вел себя со мной так мерзко… А после тебя был еще один, такой же, и… Вы оба заставили меня задуматься. А может, эта светская жизнь, к которой я так стремилась… Когда я в нее окунулась… Оказалось, что в ней нет ничего, кроме пустоты. И печали.
– Печали?
– Мало радости в том, чтобы постоянно терзаться вопросом, правду тебе говорят или лгут. И поддерживать отношения, зная, что они недолговечны. Разве можно в таких условиях посвятить себя хоть чему-то? С Джейкобом…
– С Джейкобом?
– Это мой муж. С первой нашей встречи мне стало ясно, что он относится ко мне серьезно. Значит, я могу любить его и не бояться. Кстати, он из Бостона. Он человек широких взглядов. Он не боится трудных вопросов, как мои родители. И не считает женщину неполноценным существом. Как видишь, за те два года, что я провела в вашем мире, мне удалось кое-чему научиться. Но без Бога жить трудно. Без указанного Им пути. Понимаешь?
– Все равно что жить без саксофона.
– Что?
– Нет, ничего. Продолжай.
– Конечно, рано или поздно я и так все это узнала бы, но, думаю, ты приблизил меня… к освобождению, как мы это называем. Так что спасибо тебе. И приходи как-нибудь в гости. Я серьезно.
– Вы, наверное, очень заняты.
– В будни – да. Но в конце недели я буду рада тебя видеть. Проведешь с нами Шаббат. Споешь с нами. Вкусно поешь. Немного отдохнешь. Может быть, даже проникнешься…
– Что ты имеешь в виду? Ты хочешь меня обратить…
– Нет, что ты! Не пугайся. Я только хотела сказать, что у тебя будет шанс очистить свою душу. Мне кажется, тебе это нужно.
Да, подумал я, мне это нужно. Но не через веру. Пусть еврейская культура у меня в крови, пусть отзвуки Ветхого Завета слышатся в каждом слове, которое я произношу на иврите, но, к сожалению, вера для меня не выход. Господь не поднимет меня со дна. Хотелось бы мне, как Сёрену Кьеркегору, проснуться однажды утром и обнаружить, что за ночь я преисполнился безграничной, безусловной любви к Богу. Без сомнения, я сумел бы преисполниться такой любви к Богу, если бы вырос в подходящей семье. Но родители внушили мне глубокую неприязнь ко всему, что связано с религией. И, даже поняв, что эта неприязнь безосновательна, я не в состоянии выкорчевать ее из своего сознания.
– Как-нибудь заскочу, – сказал я.
– Чудесно, – отозвалась Хани. В этом «чудесно» не слышалось искренней радости. С самого начала разговора в ее голосе не слышалось вообще никаких эмоций. – Слушай, – сказала она, – мне пора кормить Беньямина, так что…
– Пока, – попрощался я, пытаясь сохранить достоинство, первым закончив разговор.