В комнате Яары в родительском доме висела над кроватью ее огромная детская фотография. Настоящий постер в красной рамке. Помню, когда мы в первый раз там ночевали, я чувствовал, что маленькая Яара наблюдает за нами, и это придавало происходящему пикантный привкус извращения. С постера смотрела прелестная девочка: бант в каштановых волосах, озорной и не такой уж наивный взгляд, белеющие из-под синих джинсовых шорт коленки… Очень красивая фотография. Но ее красота не объясняла огромных размеров постера и того факта, что он продолжал висеть в комнате Яары, хотя детство ее давным-давно миновало.
– Не ищи объяснений, Юваль. Я оставила эту фотографию на стене просто потому, что она поднимает мне настроение, только и всего, – сказала она.
Поездки к родителям в Реховот тоже поднимали ей настроение. Яара не понимала, почему, собираясь навестить своих в Хайфе, я каждый раз мрачнею. И испускаю вздох облегчения, едва сев в машину, чтобы вернуться в Тель-Авив. Да, в родительском доме Яару действительно встречали как принцессу. У нее было три старших брата, которые ее обожали и шумно радовались ее приезду. Она поддразнивала старшего брата, поглаживая его солидное брюшко: «Тебе еще удается разглядеть свои ноги?» Потом обнюхивала выбритые щеки среднего и говорила, что от запаха его лосьона ее аж в дрожь бросает – честное слово! Наконец, с младшим она обменивалась особым, с детства привычным «лебединым поцелуем»: каждый прижимался шеей к ложбинке над ключицей второго.
Братья наперегонки осыпали ее комплиментами и старались ей угодить. Но ни один из них не мог соперничать с отцом, который на работе был ее строгим начальником, а дома – горячим почитателем. Все это внушало Яаре несокрушимую веру в свои женские чары и помогало ей овладеть искусством манипуляции противоположным полом. Тем не менее во всем этом было нечто, принижающее ее, как будто ей навязывали роль гейши, опутывали ее шелковыми нитями, от которых она, пожалуй, была бы не прочь освободиться.
Дома ее называли «деточкой». Яара посещала курсы по гендерной идентичности, рассуждала о независимости, феминизме и самореализации, обладала собственным мнением почти по каждому серьезному вопросу, но родные продолжали называть ее деточкой и относились к ней с восхищением, в котором проскальзывали покровительственные нотки.
Она этого не сознавала. Ей нравилось, что ее называют деточкой, нравилось ездить по пятницам к родителям на ужин, а я любил ее и подозревал, что осуждаю ее родных только потому, что завидую этой семье – веселой и дружелюбной, в отличие от моей. В любом случае я знал, что скоро Яара накопит девяносто одну тысячу долларов, встанет на эскалатор в аэропорту Бен-Гурион, помашет на прощание отцу и братьям и улетит в Лондон, навстречу мечте. Рано или поздно я присоединюсь к ней в уютной теплой квартирке, которую она снимет в районе Голдерс-Грин, потому что полезно иметь рядом человека, свободно говорящего по-английски. Разумеется, мы по-прежнему будем парой…