– Он рассчитывает на мой опыт копирайтера, – пожаловался мне Офир. – Но я давно полный ноль в этом плане. В смысле – по части сочинения слоганов.
– Все это неважно, – попытался я его вразумить. – Друг просит о помощи. О чем тут рассуждать? А вопросы будем задавать потом.
* * *
За несколько часов до намеченной встречи позвонил Амихай и отменил ее. Его голос звучал на фоне детской песенки, включенной на полную громкость.
– У нас была тяжелая ночь, – сказал он. – По-моему, до них только сейчас начинает доходить. Ноам звал ее во сне. А Нимрод утром заявил, что не пойдет в школу, пока мама не вернется.
– Что ты ему сказал?
– Что сегодня он может не ходить в школу. Тогда Ноам вспомнил, что тоже не хочет никуда идти.
– Ясно.
– Короче, я пообещал сводить их в парк аттракционов. Не знаю, когда мы вернемся. А главное, в каком состоянии. Отложим встречу на неделю, ладно? Передашь остальным?
– Может, оно и к лучшему, – сказал Офир, когда я сообщил ему новость. – Не будет растрачивать впустую свою энергию ци.
– Я же говорил, что из затей Амихая никогда не выходит ничего путного, – заявил Черчилль. Он так и не появился на первом – историческом – заседании ассоциации, которое вопреки нашим сомнениям состоялось неделю спустя.
* * *
– А Черчилль где? – спросил Амихай, как только мы с Офиром расселись в кресла.
Мария с дочкой ушли в комнату близнецов. Офир проводил их тревожным взглядом. За минувшее время лучезарная улыбка Марии померкла. Мария перестала нас обнимать и практически забросила клинику. Как-то ночью Офир встал в туалет и увидел, что она сидит в гостиной и плачет. Он присел рядом с ней и стал языком ловить бегущие по ее щекам слезы. Когда она немного успокоилась, он предложил ей уехать в Данию – может, там, среди близких, ей станет лучше, но она только рассердилась и снова заплакала, а потом сказала, что он не понимает, ничего не понимает, в Дании солнце сейчас светит семь часов в сутки, а она не выносит тьмы, она боится, что тьма проникнет в нее и заполнит ее целиком, и потом, здесь близнецы и она не может просто так их бросить.
Мария ездила к Амихаю три раза в неделю и сидела с мальчиками, и те встречали ее с удовольствием. Возможно, своим чутьем осиротевших детей они понимали: если другие взрослые их только жалели, Мария в них нуждалась. Кроме того, она приезжала вместе с дочкой, которую они любили безумной любовью, и теперь, когда они остались без матери, эта любовь обрела черты отчаяния.
* * *
– А Черчилль где? – снова спросил Амихай.
– Он… Он собирался приехать, – уклончиво ответил я. – Но он занят этим процессом, сам знаешь.