В глазах Амихая вспыхнула обида.
– Жалко. Мне как раз хотелось послушать, что он скажет.
Мы помолчали. Подождали, пока его недовольство рассеется. Напротив нас, на стене гостиной, висела фотография Иланы. Серьезное лицо. Бледные веснушки. Орлиный нос. В уголках губ – горечь разочарования (жизнью? собой?). Из всех фотографий Иланы Амихай решил увеличить именно эту, которая ей нисколько не льстила, зато запечатлела ее такой, какой она была на самом деле. Я вдруг почувствовал, как остро мне ее не хватает, как мне не хватает хорошего, простого и откровенного разговора, который мог бы между нами состояться, но никогда уже не состоится. Мне не хватало ее буреков. Ее тонких психологических замечаний. Ее спокойной и необъяснимой симпатии ко мне.
– Ситуация следующая, – начал Амихай, наклоняясь к нам. – Компенсация от страховой компании оказалась меньше, чем я думал. Клиника признает, что они скрыли от Иланы информацию о возможных осложнениях, но они нашли в подписанном ею договоре пункт, который их защищает. Короче говоря, вместе со страховкой получается несколько сотен тысяч шекелей. Но к нашему плану это не имеет никакого отношения. Я хочу в память об Илане основать ассоциацию, которая будет представлять интересы пациентов.
– Интересы пациентов? Что ты имеешь в виду?
– Понимаете, – ответил он, переводя взгляд с меня на Офира, – в больнице… Когда скорая привезла Илану в больницу… Санитары с носилками быстро понесли ее в отделение неотложной помощи. Я бросился за ними следом, но… Меня остановил охранник. Потребовал предъявить документы. Я крикнул, что у меня там жена. «Вы на меня не кричите», – сказал он и начал изучать мои документы… Нарочно медленно… Поэтому я прошел внутрь только через несколько минут после санитаров. И никто не мог объяснить мне, где сейчас Илана. Медсестры отправили меня в приемный покой. В приемном покое меня отправили обратно к медсестрам. Никто не знал, где она. В конце концов какая-то женщина, которая сидела в коридоре… Обычная пациентка, представляете? Она сказала, что они, наверное, не успели ее зарегистрировать и мне надо проверить в реанимации. Я помчался в реанимацию. Она действительно была там. Я просил пустить меня к ней… Я хотел ее увидеть… Но мне сказали: «Нельзя». Это запрещено. Я спросил: «Так что мне делать?» Они велели мне сесть в коридоре и ждать, когда меня позовут. Я просидел там несколько часов. Не уверен, но мне казалось, что прошло несколько часов. Ладно, допустим, я просидел там час, как собака, и никто ко мне не вышел. Вдруг из палаты раздался крик: «Где Танури?» Кричал кто-то из врачей. «Та-ну-ри здесь?» То, как он произносил мою фамилию… Не могу вам объяснить… Как будто в ней было что-то нелепое… Очень неприятное впечатление. Но тут он наконец вышел и, не представившись, начал расспрашивать про Илану. Чем она раньше болела. Есть ли у нее аллергия на лекарства. Есть ли в семье наследственные заболевания… Я отвечал ему и ждал, что он объяснит, что с ней… Но он ничего не объяснил. Тогда я сам спросил: «Что с ней?» Он мне не ответил. Поймите, он не то чтобы дал уклончивый ответ или пробормотал нечто невнятное… Он вообще ничего не ответил. Как будто я был для него пустым местом. И развернулся уходить. Кровь ударила мне в голову, я схватил его сзади за рубашку и сказал: «Я требую, чтобы вы ответили мне, доктор!» Он оттолкнул мою руку… с силой оттолкнул… и сказал: «Не распускайте руки, господин Танури!» Я сказал, что не распускаю руки, а просто спрашиваю… Тут он перебил меня и сказал, что он не виноват, что мы предпочли делать косметическую операцию в частной клинике, а не в нормальной больнице… Тут у меня совсем помутилось в голове… Я не понимал, к чему он клонит, и прямо спросил, какая у него врачебная специальность и квалификация, чтобы лечить подобные случаи. Он опять не ответил, и тогда я сказал, что хотел бы услышать второе мнение. Он с минуту помолчал, а потом улыбнулся отвратительно кривой улыбкой и сказал: «Хотите услышать второе мнение? Тогда забирайте свою жену и везите ее в другую больницу».