– Так и сказал? – хором воскликнули мы с Офиром.
– Так и сказал.
– С ума сойти!
– После его ухода ко мне подошла медсестра и сказала, что доктор Габринский – отличный врач. «Не волнуйтесь, вы в надежных руках», – уверенно заявила она. Но меня это встревожило еще больше, потому что мне совсем не казалось, что мы в надежных руках. Так я и сидел в коридоре… Я думал, что схожу с ума или умираю. Мне не с кем было поговорить. Никто ко мне не подошел. До самого утра. Все это время там стоял жуткий запах лекарств и творога. Каждые несколько минут меня захлестывала волна лекарственного запаха, которую сменяла другая, кислая, отдающая творогом. С тех пор я не могу есть творог. Только услышу слово «творог», как вспоминаю тот коридор. Я сидел там, как какой-то бомж, как часовой, которого забыли сменить на карауле, а в пять утра ко мне подошел другой врач, не Габринский. И по его лицу я понял, что все кончено…
У Амихая перехватило дыхание. Судя по всему, картины той ночи застыли у него в памяти во всех своих кошмарных подробностях.
Мы дали ему стакан воды, но он к нему не прикоснулся.
– Тот врач как раз был нормальный. – Амихай прокашлялся и продолжил: – Но этот Габринский… Куда он пропал в пять утра? Ему даже не хватило смелости поговорить со мной… И даже когда он вышел ко мне… Это было…
– Может, у него была срочная операция? – предположил Офир.
– Ничего подобного. Неужели он не мог никого попросить, чтобы его на минуту заменили?
Мы молчали. Из открытой балконной двери повеяло холодом, но никто не встал, чтобы ее закрыть. Тихо позвякивали колокольчики, подаренные Марией Илане на ее последний день рождения.
– Знаете что? Так обстоят дела, – сказал Амихай после долгой паузы, уже более спокойным голосом. – Я имею в виду, в государственном здравоохранении. Пациент для них – это помеха. А сопровождающие его родственники – угроза. Видели бы вы, что там творится. Рядом со мной в коридоре сидела эфиопская семья. Они не говорили на иврите, поэтому, даже когда кто-то к ним наконец вышел, они не поняли из его объяснений ни слова. Это нормально, что во всем штате больницы нет ни одного человека, который говорит по-амхарски? Это не возмутительно?
Мы молча кивнули. Ни на что другое мы не решались.
– Понимаете, – продолжил Амихай, сверкая глазами, – все зависит от доброй воли врачей. Я не хочу сказать, что все они непременно плохие люди. Но в каких условиях они работают? Долгие смены, постоянная усталость. Врач учится двенадцать лет, чтобы стать специалистом, но за все эти годы никто не объясняет ему, как общаться с пациентами на эмоциональном уровне. Кому-то это дано от природы, а кому-то нет. И вместо принципиального подхода мы имеем игру в рулетку. На какого доктора ты нарвешься и выспался ли он этой ночью.