Шуршат за спиной камыши, и Сапнов, обернувшись, видит, как черной скрюченной тенью к нему крадется протоиерей. Он подбирается к Григорию на четырех конечностях, как гигантский паук, укутанный в рясу. В одной руке священнослужитель сжимает черенок, на который насажены ржавые вилы, а по песку, свисая с шеи, волочится перевернутый нательный крест. Взгляд протоиерея сверкает злыми огнями, а голос звучит, как скрежет метала о кости:
– Вот и выплыл, хитрец, – говорит протоиерей, сверкая острыми зубами, обращаясь скорее к самому себе, нежели к Сапнову. – Думал, обманул всех? Ан нет, нас не обманешь, мы ждать умеем. Выплыл-выплыл, теперь не денешься никуда, теперь тебя достану. Плыви, не плыви, а от меня не уйдешь.
Шелестя складками рясы, он подбирается все ближе к Григорию. Сапнов переворачивается, встает на четвереньки, пытается уползти обратно в спасительные воды, где не достанет его лже-священник, но протоирей споро достает что-то из кармана, взмахивает рукой, и на лицо Григория попадают мелкие брызги.
– Не уйдешь! – торжествующе верещит тень за спиной Сапнова, и он чувствует, будто у самой кромки воды упирается в невидимую стену. – Не уйдешь! Не ты один готовился. Несвятая вода – это тебе не просто так. Ты теперь не раб божий, ты – нечисть оскверненная. А нечисти в реку хода нет!
Протоиерей заливается визгливым хохотом, глядя на тщетные попытки Григория скрыться от него в воде. Подкрадывается ближе и ближе, отводит руку с вилами для замаха, и Сапнов еле успевает откатиться в сторону, уходя от ржавых зубцов. В голове вспыхивают пурпурные цветы, распыляя боль от похмелья, в глазах на миг темнеет. Этого хватает, чтобы протоиерей подтянул вилы обратно и приблизился на расстояние удара. Григорий силится подняться на ноги, и это его спасает – вилы, метившие в шею, вонзаются в бедро. Григорий кричит не своим голосом, но свободной рукой успевает схватиться за черенок, не дает служителю выдернуть оружие.
Тело грузчика непривычно Григорию, оно крупнее его собственного, и он с трудом напрвляет свои движения, но сила в этом теле, выработанная годами изнуряющих трудов среди белой мучной взвеси, велика. Он крепко держит черенок, ожидая, что протоиерей подберется поближе, и получится достать его взмахом длинной тяжелой руки с примотанным ножом. Но нечистый хитрее Григория, – он, наоборот, перехватывает дальний конец черенка и наваливается на него всем весом, вгоняя железо глубже в плоть. Григорий рычит сквозь зубы, делает шаг назад в сторону и вырывает вилы из ноги. Как огромный обезумевший медведь он бросается на протоиерея и вгоняет ему нож под ребра, хватает второй рукой за грудки и швыряет в сторону. Тот с коротким криком взмывает в воздух, описывает дугу и с хрустом врезается в невидимую преграду над рекой, неестественно складываясь пополам. Григорий склоняется над нечистым и, глядя в тускнеющие глаза, долго бьет его ножом, пока ряса не начинает хлюпать от пропитавшей ее крови.