Охрим Баляба возвращался из Мариуполя домой по мартовской хляби. Не пешком шел и не на попутной подводе трясся. Он ехал на новом тракторе, имя которому «запорожец». Чудно́е сооружение! Это не то, что, к примеру, «фордзон», у которого все обыкновенно: два колеса спереди, два сзади, сиденье как сиденье, бак для горючего, руль удобный. У «запорожца» все по-своему. Даже колес у него непарное количество: в передке два маленьких да сзади одно огромное, словно маховик у паровика. А над гигантом-колесом пристроено сиденье тракториста. Высоко! Трактор тяжелый, в ходу неторопливый. Мотор необычной конструкции: поршень, словно у движка, что на маслобойке, взад-вперед лежа бегает.
Но зачем много говорить, трактор есть трактор. Получил его Охрим прямо на станции, как только с платформы согнали. Заправили сполна, расписался в документах — и айда до дому.
«Запорожец» не испугал Охрима. За долгие месяцы на курсах он попривык к машинам, садился на разные сиденья: и высокие, и низкие.
Прикрепив сбоку, на выступе «запорожца», запасную бочку горючего, влез Охрим на сиденье, словно на трон, потянул за рычажок, дав такого газу, что все вокруг заволокло синим туманом, двинулся в путь. Мариупольцы провожали его долгими взглядами. Орава городских мальчишек преследовала трактор до черты города, до самых прошлогодних подсолнухов, которые торчат темными кольями, обезглавленные, продрогшие на упорном азовском ветре-мокродуе.
Охрим потирает короткие, подрезанные по-городскому усы, попеременно высвобождая руки, крепко лежащие на руле, ухмыляется, вспоминая свою прошлогоднюю робость, с которой отправлялся на курсы. Но не те сейчас мысли заботят Охрима.
Первым делом надо будет попросить у правления коммуны хорошего напарника, который бы, приучась к машине, сумел заменять его в любую погоду. Думал Охрим и о том, каких дел он наворочает своим «запорожцем». Толоку, где надрываются лошадки, станет теперь пахать запросто. Главное, залежи поднимет свободно. Раскинулись те залежи за ветряными мельницами — спокон веку нетронутая земля. Горел на нее глаз у мужиков, да соха не брала, зуб свой ломала… И по сугорью, что за ставком, пройтись можно. Машина возьмет где хочешь. Пускай ее, куда тебе желательно: и на сев, и на косовицу, и арбы возить, и молотилку крутить. Одним словом, «запорожец» для коммуны — невиданная удача… А назван все же по-чудному, по-казацки. Тесть Яков Калистратович, пожалуй, не обрадуется такому названию, это точно. Примет за оскорбление. Посчитает, поносят казацкое сословие… Вот тоже человек! Вроде бы и работящий, и голова на плечах имеется, а напустит на себя гонору — глупее глупого сделается. Выдумал себе казацкий сан, носится с ним, как дурень с писаной торбой. Ну, может, и был кто у него в роду славного покрою, может, и крепости защищал, и куренями командовал, и большими богатствами ворочал. Так то ж давно было. Все прошло и быльем поросло. Чего ж про то вспоминать? Что ж все время оглядываться назад? Кто ты есть сейчас на самом деле — вот куда смотри. А есть ты обыкновенный хлебопашец Яков Таран, умеешь волам хвосты крутить, значит, и место тебе при волах. Казацтво твое давно сгорело, и дым по перелогам развеян…