Неторопливый «запорожец» гулко постукивает двигателем, обдает Охрима теплым дыханием, настраивает на все доброе. Весело Охриму глядеть, как встречные кони, запряженные в арбы или в брички, загодя шарахаются в сторону, несут подводу по бездорожью и потом еще долго не могут успокоиться. Дядьки натягивают вожжи во всю силу, даже на спины ложатся. Далеко миновав «запорожца», оглядываются, кулаками грозятся, что-то выкрикивают, чего не расслышать за машинным грохотом.
Вот заморенные клячи свернули со столбовой, но не кинулись вскачь. Они остановились, боязно подрагивая всей кожей, отворачивая головы в сторону и в то же время кося гнедым глазом на железное чудище. В передке на рессорном сиденье горбится дедок-возница, а в задке брички на дощатой перекладине мостятся двое красноармейцев с винтовками. Во всю длину брички положен какой-то необычный груз, прикрытый сверху попоной. Один из караульных спрыгнул с брички, поспешил наперерез трактору. Длинные серые полы шинели тяжело бьют по обмоткам, по измаранным глиной ботинкам. Охрим, глядя на него, подумал: «Голова, по такой погоде полы шинели забирают под ремень». Баляба тоже когда-то служил, мотал зеленые обмотки.
Красноармеец, закинув винтовку за плечо, поспешно сворачивает освободившимися руками самокрутку.
— Стой, стой! — кричит он Охриму Балябе. — Приглуши тарахтелку.
Охрим убрал скорость. «Запорожец» остановился, подергиваясь на малых оборотах. Подошедший, обильно послюнив цигарку, потер ее пальцами, затем, подняв ее выше головы, попросил:
— Механик, припалить бы!
Баляба рад размяться. Упершись в шпору высокого колеса, спрыгнул на дорогу, одернул казенную ватную фуфайку. Он долго стукал себя по всем карманам, пока наконец не настукал коробок спичек. Бережно прикрыл огромными ладонями прозрачное пламя. Красноармеец наклонился, чтобы прикурить. Он бледнолицый, остроносый — показалось, пьет воду из чужой горсти, даже кадык ходит вниз-вверх.
— Никак золото везешь при усиленной охране? — шутливо спросил Баляба.
— Твоего брата, механик! — громко и поспешно выпалил пожилой военный.
— Шо за оказия? — Охрим вскинул брови.
— Погляди, милай… Взгляни-и-и! — Он отвел руку с густо дымящей цигаркой в сторону подводы.
Баляба подошел к бричке. Откинул попону и — поразился. На соломенной подстилке лежали двое: усатый мужчина с огромной, стриженной под нулевку головой и — у его левого плеча — хлопчик лет девяти. Лица обоих одинаково белы и строги — уставились вверх в немой окаменелости. Под глазами старшего темнели синяки. Солома у его затылка слиплась от черной загустелой крови. Баляба отвел глаза, некоторое время смотрел на лошадей, боязно похрапывающих, переминающихся с ноги на ногу.