Запестрело во дворе, замельтешило, загомонило. Мужики, бабы, детвора… Больше всего детворы. И грудные, и годовалые, и школьники. Такой ералаш устроили, словно не коммуна собралась, а цыганский табор.
За фотографом ездил Семка Беловол на председательской тачанке. Ветром пронесся он от ворот коммуны мимо церкви, мимо волости, школы и сельхозбанка, мимо десятка низких саманных хат с кирпичной облицовкой. Только чуб его донского казацкого фасону беспокойной птахой бился о лакированный острый козырек фуражки.
По прибытии на подворье коммуны Миша Кавказец первым делом оценил обстановку, выбрал место. Затем раскорячил высокий штатив-треногу красного дерева, посадил на него будку-аппарат, прихватив его снизу винтом. Аппарат глядел в сторону многолюдного крыльца своим единственным черным глазом. Сам же Миша, накрыв себя и аппарат плотным покрывалом, как бы спрятался от людей, оставаясь в таком положении нестерпимо долго.
Живая масса народу, заполнившая крыльцо снизу доверху, беспорядочно толклась, шевелилась. Беспокойные начали осведомляться:
— Куда девался Миша Кавказец?
— Семка, ты не загубил его дорогой?
Катря Кузьменко, заправляя под платок полымя своих непокорных волос, заметила:
— Испугался он чи шо? Головою в будку заховався! Такая рыжая, как ты, кого хочешь испугает!
— Чи такого робкого десятка, шо чужих жинок боитесь?! — вернула сдачи белозубая Катря.
Садовник Сабадырь стоял на верхней площадке между Охримом Балябой и Кравцом. Его позвали снизу:
— Дядьку, спускайтесь до нас, а то там так высоко, что и в карточку не попадете.
Вася Совыня прокричал Дуне Иванюшенко:
— Дуська, что ж ты губы не накрасила, погано выйдешь!
Дуня отмахнулась платочком, зарозовела до самых ушей.
Антон собрал свою ватагу около себя. Справа на ступеньку посадил Йосыпа, слева — Гната Дымаря и Миколу Солонского.
Пока «мордописец» копался в своем аппарате, Касим решил рассадить народ, а может, просто посмешить. Ведь он хлопец такой, что за шутку дорого не берет. Выпрыгнул наперед, забегал по нижней цементной площадке, замахал руками, принялся командовать. Йосыпа и Антона заставил принести с веранды длинные деревянные лавки, усадил на них всех, кто толпился вверху. Всем остальным показал, чтобы присели на ступеньку, вон как пацаны.
— Карашо, карашо. Вай, карашо! — восклицал он. — Мамашки, возьмите свои детишки на коленки. Садитесь, мамашки, башка будет ниже, не отрезан на карточке.
Женщины, хохоча, усаживались, похваливая разбитного татарчонка:
— Чертов Касим, ловчее председателя орудует!
Касим, слыша их лестные замечания, от радости выстукивал чечетку, дергаясь, припевал: