Здесь, внизу, под горой, все млело от горячего затишка, дрожало близким маревом, тарахтело кузнечиками, поблескивало прозрачными подкрылками стрекоз. Там, чуть выше, на бугре, посвистывали суслики, кланялся под ветром султанистый пырей, клонился долу гибкий, еще совсем легкий бесколосый овсюг. Оттуда, сверху, тянуло дурманно-сладким запахом разогретого на солнцепеке разнотравья.
Морило той желанной весенней непродышью, которая сулит обильный, скоропроходящий дождепад. Небо было еще чисто и пустынно, но уже угадывалось приближение непогоды. С западной стороны, из-за Кенгесской горы, показались большегрудые кипенно-белые облака. Они прошли на восток легкой разведкой. За ними наполз, глухо погромыхивая, темный полог, охвативший полнеба. Заметалась беспокойно листва маслинок, кустящихся у дороги, прилегла атласно-мягкая трава на взгорке, зашевелились купы верб, окунула свои ветви в воду прибрежная лоза, изрябив, обеспокоив тихую Берду.
— Убежишь домой? — спросил сожалеючи Антон.
— Зачем? — озорно тряхнула волосами Паня.
— Обложной заходит.
— Подумаешь!
Антон обрадованно поднял брови.
Когда изломистые ветви молний ткнулись леденисто-ломким, коротким тычком в бугор, когда треснуло над головой так, будто отломился огромный сук старого абрикосового дерева, когда пружинисто толкнуло ветром в грудь, пахнуло в лицо прохладой, защекотало ноздри пряным запахом степи, Антон властно схватил за руку свою спутницу, сильным рывком потянул к высокой копне свежескошенного клевера, приподнял упревающий, дышащий теплом пласт, пропустил девушку в образовавшуюся зеленую пещеру.
Ливень хлестал по синим прорезиненным тапочкам, стучал по оголенным ногам Пани и по штанинам-клешинам Антоновых брюк. Ливень хлестал, а им было радостно. Они сидели молча в пахучей копне, касаясь друг друга горячими плечами.
Ветер устрашающе обрушивался на вербы, качая их косматые головы, тормоша отвислые бока, свистел и улюлюкал над левадами, над степью, над упавшим в глубокий туман селом.