Он целовал ее и бормотал, бормотал, и верил каждому своему слову. Пролежав долгий вечер в палате, он впервые в жизни почувствовал себя одиноким, как собака, и уже ничего не было, ни тяжести седла, ни мелодичного звона шпор, ничего, кроме одиночества, вязкого, как трясина, и эта трясина медленно засасывала его. В сущности, он всю жизнь был одинок. Те, с кем он стремился сойтись, вроде Коленьки Белозерова, презирали его, они нутром чуяли, что он — чужак, что он любого продаст и купит, только бы утвердиться, сделать карьеру; и ребята вроде Сергея Щербы презирали его, для них он тоже был чужаком, перебежчиком, лизоблюдом; только женщины, которых он знал, его не презирали, но он был нужен им здоровый, а кому он был нужен сейчас, кроме вот этой некрасивой зареванной девушки с красной дужкой от очков на широкой вдавленной переносице, кому? Какое это счастье, думал он, что я успел стать хоть кому-то нужным, человек должен обязательно быть кому-то нужным, иначе жизнь не стоит даже сигаретного окурка. Знать, что она прибежит завтра, и послезавтра, начинать день с ожидания и заканчивать ожиданием, — только это имеет смысл и цену, только это — настоящее. Он верил каждому своему слову, хотя совсем недавно посмеялся бы над этими словами, и Таня верила ему, и чувствовала, как пропадают усталость и страх, — нет, я вам его не отдам, я его никому не отдам — ни болезни, ни смерти, никому!
— Пора, — словно из-под земли появившись, сказал Заикин. — Прощайтесь. Учти, трое суток лучше его не тревожить. Нужно провести исследования.
— Ничего, — сказала Таня, — ничего. Трое суток, это всего-навсего семьдесят два часа, правда, Вить? Завтра я принесу тебе апельсинов и жареную курицу. Бедненький, ты тут, наверно, умираешь с голода. Слушай, а зубная щетка у тебя есть?
— У меня все есть, — усмехнулся Виктор. — Секретарша Николая Александровича обеспечила меня зубными щетками, мылом и сигаретами на ближайшую пятилетку, а кормят здесь не хуже, чем в студенческой столовой, даже, наверно, лучше. Принеси что-нибудь почитать, только не очень скучное.
— Ты завтра же выбросишь в мусорку всю гадость, которой она тебя «обеспечила», — решительно сказала Таня. — Я сама с этим как-нибудь справлюсь. — Она привстала на носки и поцеловала его в губы. — Ну, ступай, спокойной ночи, милый мой, дорогой мой…
Заикин молча проводил ее назад.
Дежурная отложила свое вязанье.
— Повидалась? Ну и слава богу. Ничего, дочка, все будет хорошо.
— Спасибо, — сказала Таня. — И тебе, Жора, спасибо, что бы я тут делала без тебя… — Она чмокнула Заикина в щеку. — Будьте здоровы! — И впервые в жизни подумала, какой огромный смысл таится в этих привычных словах.