Все дело испортил преподаватель политехнического, гимнаст Гера Осецкий, вертлявый хлюст с накрашенными усиками и женскими бедрами. В ресторане фабрики-кухни, где небольшая, но уютная компания отмечала на оставшиеся талоны блистательный итог выступлений ДСО «Буревестник» на первенстве города, Гера нагло оскорбил Пашину приятельницу Элен. Паше это не понравилось. Он всегда был чуток к вопросам чести. После непродолжительной, но весьма профессиональной беседы, во время которой Паша уверенно подтвердил свой первый разряд по боксу и вообще преимущества разностороннего спортсмена над узким специалистом, Геру отправили в больницу в несколько подпорченном виде. Дело пахло крупным скандалом, но все как-то обошлось. Геру уговорили забрать из суда заявление и пойти на мировую. Поступить после этого в политехнический и каждый день любоваться его сплющенной, переломленной переносицей, — Паша не мог подвергать свою нервную систему такому жестокому испытанию.
В медицинском на каждое место претендовало семь и восемь десятых абитуриента. Паша неторопливо прошелся по длинному коридору, забитому замордованными очкариками и худосочными девицами, и понял, что «сделает» их одной левой. Волейбольная команда медицинского была ниже среднего. В первенстве республики она замыкала турнирную таблицу. Завкафедрой физвоспитания ходил за Пашей, как за коронованным принцем, и потирал руки. Время от времени он кидал многозначительные взгляды на преподавателей, принимавших вступительные экзамены. Преподаватели бледнели и оглядывали мощную Пашину фигуру с благоговейным трепетом: если этот парень так «резал» мячи, то как же он будет резать людей! Прирожденный хирург! К стыду преподавателей нужно сказать, что почти все они имели самое тусклое представление о том, что такое «резаный мяч», но зато им хорошо было известно, что такое спортивная честь института.
Короче говоря, Паша поступил. И вытащил команду на третье, призовое место. И все было бы хорошо. Просто отлично. Если бы в мединституте можно было только играть в волейбол. Например, как на филфаке университета, где блаженствовал Пашин приятель Саня Ананич. Но здесь этого оказалось мало. Здесь нужно было еще и учиться. Те, кто еще так недавно радел за спортивную честь института, вдруг начали проявлять странное недопонимание специфики любительского спорта, требовавшего от студента полного напряжения всех его физических, а также духовных сил. Им не нравилось, что Паша уезжает на тренировочные сборы посреди учебного года. Что он путает Гиппократа с Сократом, печень с селезенкой, а гистологию с астролябией. Ужасающие пробелы в собственных знаниях их почему-то не тревожили. Милая старушка с глазами-пуговками, которая не отличила бы шайбу от клюшки, одиннадцать раз вежливо выгоняла Ярошевича с экзамена по анатомии. Она мытарила его целый год, но добилась-таки, что Паша вызубрил анатомию, как детсадовскую песенку: «Матрос Дуньку полюбил, взял за косы и убил». Это был какой-то кошмар. По ночам ему снился скелет; он сутками не выходил из анатомички, препарируя кадавры — то, что когда-то было людьми, а потом стало наглядным пособием для студентов; провонял формалином и даже пропустил несколько тренировок. Тренер пригрозил Паше санкциями, но Паша не очень деликатно послал его к свиньям: тренер уже обломал зубы на старушке-анатомичке, на доценте-гистологе и на преподавателе основ марксизма-ленинизма, а свергнутые кумиры стоят недорого.