Большую часть детства Глория присматривала за матерью: мама часто погружалась в мир грез и говорила со слышимыми ей одной голосами. А потом Кирсти напомнила Глории, как та призналась, будто проживает непрожитую жизнь своей матери.
Я отложила зубную щетку и легла на прохладную плитку пола. Слезы собрались в уголках глаз и покатились по вискам в волосы, щекоча кожу>, будто мокрые перышки.
* * *
Одри подарила мне ежедневник, чтобы я могла планировать свою неделю. Я составила списки дел на следующий месяц. Записалась на сдачу анализов и, хоть и нервничала перед приемом, это, пожалуй, был самый простой пункт в списке. Остальные задачи казались невыполнимыми. Попросить прощения у Ксанты. Перестать пить. Перестать целоваться с людьми, которые мне не нравятся.
— Важно помнить, что, если ты выпьешь или поцелуешься с незнакомцем, это не трагедия. Скорее всего, ты сделаешь и то, и другое снова. Ты всего лишь человек. К тому же ты студентка колледжа, а значит, должна давать себе еще больше поблажек. Но ты можешь гордиться, что заметила в своих поступках возможные признаки саморазрушительного поведения.
— Не знаю, стоит ли рассказывать Ксанте про Билли, — сказала я. — Вряд ли ему бы это понравилось. К тому же незачем ее расстраивать.
— Похоже, ты приняла решение, — ответила Одри.
— Значит, не рассказывать? — спросила я.
— Дебби, ты не обязана никому ничего говорить.
— Ладно.
— Тебе стало легче?
— Да, — сказала я.
— Мы с тобой еще не обсуждали сны. На нашем первом сеансе ты сказала, что эта тема волнует тебя больше всего. — Одри перелистнула записную книжку. — Ты сказала: «Я боюсь закончить так же, как мама. Я боюсь, что на всю жизнь застряну дома и не смогу справиться с реальностью. И чувствую, что, если не поговорю об этом с кем-то как можно скорее, этот страх меня убьет».
— Не помню, чтобы я такое говорила.
— Ты готова это обсудить?
— Вы вроде бы сказали, что я не обязана никому ничего рассказывать?
— Так и есть. Если ты не готова обсуждать свои сны, ничего страшного.
— Дело не в том, что я не готова, — сказала я. — По-моему, я никогда не буду готова. Я не могу это описать. И боюсь, что вы мне не поверите.
— Тебе важно, чтобы я поверила?
— Вы шутите?
— Какая разница, поверю я тебе или нет?
— Я даже сама себе не верю. Они совершенно бессмысленны. Всю жизнь мне говорили, что сны — это ерунда, а моя мать — сумасшедшая, и я никогда в этом не сомневалась. Так что да, если я соберусь с силами и попытаюсь их объяснить, мне важно, чтобы вы послушали без заведомого убеждения, что у меня плохо с головой. Важно, чтобы кто-то — хотя бы один человек — мне поверил.