Закончив сказку, мама бросалась в кладовку, где стоял морозильник. Я в одной пижаме бежала за ней вниз, шлепая по линолеуму босыми ногами. Дверца морозилки поднималась, из камеры, туманясь, поднимался пар. Мы ногтями соскребали со стенок снег. Рассмотреть снежинки, сказала мама, невозможно без микроскопа, пусть даже они у нас под самым носом.
— Так же, как Билли нужен телескоп, чтобы смотреть на звезды? — переспросила я.
— Да, — ответила она. — Только наоборот. Телескоп позволяет разглядеть далекое, приближая его к нам. А микроскоп — рассмотреть то, что мы плохо видим, потому что находимся слишком близко. Он создает дистанцию. Перспективу.
— А если бы у Эшлинг был микроскоп, она бы поверила в снег? — спросила я.
Мама задумалась, а потом рассказала мне другую историю, о первом человеке, который сфотографировал снежинки.
— Его прозвали Снежинкой. Он ловил снежинки на черный бархат и фотографировал их, прикрепив микроскоп к объективу камеры. Это позволяло запечатлеть структуру снежных кристаллов, прежде чем они растают. Но фотография и реальность не одно и то же, — сказала мама и очень серьезно добавила: — Поймать снежинку невозможно. И я еще не встречала никого, кто сумел бы поймать сон.
Девушка с глянцевой обложки
Я могла провести в городе целый день, не перемолвившись ни с кем ни словом. Часто скрывалась то в поезде, то в гуманитарном корпусе, то на дублинских улицах. На лекциях сидела одна. Даже кофе покупала в автомате, лишь бы избежать общения с людьми. После безуспешных попыток завести друзей в первые пару дней я приняла решение не разговаривать ни с одной живой душой, и стало полегче.
Мне постоянно хотелось писать, и я по полдня искала туалет, чтобы посидеть и передохнуть. Там я могла подзарядиться, выплакаться и собраться ровно настолько, чтобы хоть выглядеть цельной. От рюкзака болели плечи. Сбрызгивая дезодорантом липкие потные подмышки и ложбинку между грудей, я читала граффити на стенах кабинки. В большинстве своем — анонимные крики о помощи. И ощущала груз ответственности. Каракули на держателе для туалетной бумаги угрожали самоубийством. Имелись и другие, менее отчаянные раздумья: «Мне не нравится секс — это норм?» Ниже кто-то откликнулся: «Сожми шейку матки и расслабься, подруга!» Интересно, как такое возможно.
На выходе из туалета я врезалась во входившую девушку.
— Извини! — весело бросила она и неуклюже протиснулась мимо меня.
Сила столкновения меня напутала. Заставила ощутить собственную непрочность, будто меня можно запросто вышибить из своего тела в ее.