В результате меня притиснули к красивому мужчине в деловом костюме. Худощавый, но хорошо сложенный, он был бы похож на Экшен-Мена, если бы тот не был родом из Голуэя, а родился и вырос в каком-нибудь из гэлтахтов. Сквозь тесную белую рубашку с готовыми отлететь пуговицами, прилегавшую к телу плотно, будто корсет, виднелись грудные мышцы. Один из немногих пассажиров, которые ничего не слушают в наушниках и не смотрят в телефон, он неотрывно глядел в пол.
Поезд дернулся, замедляясь перед очередной остановкой. Меня швырнуло на мужчину. Я пробормотала извинения, но он меня даже не заметил. Мы по-прежнему соприкасались плечами. Я устала. Прислонив голову к желтой стойке, я стала клевать носом.
* * *
Поезд рывком тронулся, и я проснулась. Моя голова лежала у мужчины на плече.
— Простите, пожалуйста! — Я отскочила в сторону.
— Ничего страшного. — Он, кашлянув, пригладил рубашку. — Я и сам задремал.
Я почувствовала, что краснею. Еще ни разу не взглянув ему в глаза, я ощущала, что мы стали слишком близки. Он направился к выходу из вагона. Мы были в Мейнуте. В вагоне объявили, что это конечная. Мужчина нажал на мигающую зеленую кнопку, чтобы открыть двери.
Теперь я смотрела на него иначе. Постепенно узнавала его, будто актера, играющего новую роль в другом фильме. Он попал в контекст и занял свое место в моей системе координат. Я побывала у него в голове и только что проснулась. И я знала, как он собирается это сделать. Он обдумывал это каждый день в поезде по пути домой с работы. Он планировал лучший способ самоубийства.
Это случится в следующем месяце. Он наплетет что-нибудь своей беременной жене, которая будет смотреть «Игру престолов», лежа на угловом диване вместе с их собакой. Она привыкла, что по вечерам он отправляется покататься на машине в одиночестве. Она это одобряет. По ее мнению, ему полезно выбираться из дома. А то он сам не свой с тех пор, как потянул крестообразную связку и вынужден был отказаться от подготовки к ультрамарафону. Итак, он отправится в одну из своих поездок, выключит радио и примется кричать на самого себя, пока не расплачется, пока не ощутит, что испытает облегчение, только покончив со всем. Он вылетит с дороги, чтобы уж наверняка. Сымитирует аварию, чтобы не причинять родным еще большего горя.
* * *
Я сдержала свой первый порыв тронуть его за плечо. Что я смогу сказать? Передать ему некое таинственное послание? Обнять его? Какой бы вариант действий я себе ни представляла, все они казались слишком театральными для окончания повседневной поездки на пригородном поезде. Поэтому я только смотрела, как он исчезает за турникетом вместе со всеми остальными.