После душа я нарядилась и заглянула к маме. И увидела ее на коленях перед зеркалом, стоящим на низком подоконнике возле кровати. Наклонившись к своему отражению с щипчиками в руке, она пыталась выдернуть волосок, выбившийся из кончика левой брови. Но никак не могла ухватить его корень и орудовала пинцетом наугад, клоками выдирая плотные заросли над левым глазом. Щипчики вырывали волосы и щипали кожу, оставляя розовые бороздки на открывшемся участке лба. На глазах у мамы выступили слезы, на коже — капельки крови.
— Мам?
Она вздрогнула:
— Я тебя не заметила.
— Хочешь, я тебя накрашу?
— Только если тебе хочется.
— Ага, я слишком рано собралась, — сказала я, хотя мы уже опаздывали. — Так мне будет чем заняться.
Она отложила щипчики. Я встала на колени рядом с ней, чтобы оценить нанесенный ущерб. Ее брови напоминали неудачные рисунки, нарисованные и полустертые ребенком. Я плюнула на ватный шарик и дала ей, чтобы прижала над глазом и остановила кровь.
Все содержимое своего гардероба мама побросала на кровать. Я произвела ревизию: белая хлопковая футболка и синие джинсы, белая мужская рубашка, серый кардиган, красный вязаный джемпер — любимый джемпер Джеймса. Он называл его по-ирландски — красным geansai.
Я капнула маме на лоб, щеки и кончик носа увлажняющего крема — он холодил пальцы, как лед.
— Побольше консилера под глаза, — попросила мама.
— Ага, — я похлопывающими движениями нанесла густой тональник на синие крути. — Хочешь рискнуть и воспользоваться тушью?
— Хочу ли я походить на человека? Да, пожалуйста.
— Я просто говорю, у тебя же нет водостойкой...
— Дебби, накрась меня тушью. Все будет нормально. У меня есть салфетки.
Глаза у мамы почти полностью карие, но в левом глазу есть трещинка, наполовину голубая, будто изнутри пытается вырваться другой человек.
— Посмотри вверх. — Волшебная палочка туши коснулась ее ресниц и преобразила взгляд. — Помада?
— Вон та, тускло-розовая, сойдет.
— Почти готово. — Взяв карандаш, я дорисовала ей левую бровь.
— Можем выпить перед выходом? — вполголоса спросила мама.
— Конечно.
— Не верится, что его больше нет, — сказала она.
— Знаю.
Наши взгляды встретились. Самое время рассказать ей о том сне. Но я молчала.
* * *
Поминки по Джеймсу проходили в пабе его матери ровно через месяц после его двадцать пятого дня рождения. Мы уворачивались от женщин, которые обходили собравшихся, рассчитывая чуть подбодрить их чаем и печеньем на бумажных тарелках. Помещение заполнялось людьми. Заметив на табурете у барной стойки Билли, я подтащила маму к нему.
— Где он? — спросила я.